Повесть о граффах - Даша Клубук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Частичное оживление?» – озадачилась Ирвелин и поспешила читать дальше.
«После смерти Великого Ола на престол взошла его старшая дочь, Линдалла. Дело отца она продолжила плечом к плечу с той безграничной мудростью, что Великий Ол успел в ней воспитать. Разногласия между отцом и дочерью были только в одном – в отсутствии ограничений для ипостасей. Линдалла подвергала сомнению разумность присуждения ипостасям полной свободы, и как только рубины полукруглой короны коснулись ее огненных волос, она твердым словом одобрила законы об ограничениях. Сопротивление со стороны граффов было едва заметным: достигать высоких степеней если кто-то в то время и мог, то лишь единицы, и их немногочисленные голоса тонули в пучине всеобщего восхищения новоявленной королевой. У большинства граффов от принятия нового закона жизнь и вовсе не поменялась.
Тем не менее те единицы, которые были способны достигать высокого дара, остались недовольны спесью новой правительницы…»
Ирвелин остановила чтение и хотела уже перелистнуть страницу, но ее взгляд зацепился за любопытный термин, и она, передумав, продолжила:
«Тем не менее те единицы, которые были способны достигать высокого дара, остались недовольны спесью новой правительницы. Из-за скудного числа последователей эти граффы не могли повлиять на ход событий напрямую, поэтому в те далекие века в Граффеории образовались скрытые группировки – тайные общества. Средневековые летописи сохранили упоминания о шести общинах, проявивших в то время наиболее заметную активность».
Все приведенные ниже названия Ирвелин видела впервые. Окольцованные, клан несогласных, девять пилигримов, сумрачные пророки…
«Существует много подтверждений тому, что некоторые из обществ не приостановили свою деятельность и по сей день».
Ирвелин подняла глаза от книги и уставилась на пустой, измазанный известкой горшок.
«Мира говорила, что Нильс приглашал ее на церемонию какой-то группы. А что, если Нильс Кроунроул вступил в одно из таких обществ? Он присоединился к тем, кто не согласен с законами королевы Линдаллы, которые до сих пор имеют силу. И в чем же, интересно, заключается деятельность тайного общества? Собираются по вечерам и сжигают свод законов под ритуальные танцы?»
Внутренний голос Ирвелин сам дал ответ: приватизация Белого аурума и выкуп оживленной куклы. Но для чего? Чего они хотели добиться этими действиями? Учитывая, что украсть Белый аурум им таки удалось, только вот спрятали они его бестолково – в квартире невиновной Миры. Или в этом поступке тоже была какая-то цель? Ведь именно Мире Нильс предлагал вступить в их группу…
А что насчет живой куклы? Зачем она им? Как доказательство могущества граффов? Или Ирвелин все же ошиблась, и Серо не был живым?..
Девушка возобновила чтение, но вскоре опустила фолиант на колени. Сосредоточиться больше не получалось. Полчища мыслей копошились у нее в голове, и ей хотелось немедля с кем-нибудь ими поделиться. Она закрыла книгу и провела ладонью по шершавому корешку. На чтение такого гиганта уйдут месяцы. Неужели Филипп прочитал ее всю? В ином случае называть себя преданным поклонником было бы глупо, так?
Странно, но Август до сих пор не пришел. Они условились, что он зайдет к Ирвелин, как только вернется из лавки Олли. Встретил очередного приятеля и разошелся в беседе?
Решив дождаться Августа и вместе с ним подняться к Филиппу, чтобы поделиться своими мыслями по поводу всей этой истории, Ирвелин скоротала время за приготовлением согревающего обеда – на балконе она здорово окоченела. Но Август не объявился и к вечеру. Идти к Филиппу без него?
Она надела теплый костюм, обулась, вышла в парадную и дошла до двери напротив. Постучала – никто не ответил. Постучала снова – тишина. Дома Августа не было. Ирвелин посмотрела вверх, на узкий проем винтовой лестницы. Филипп уже должен был вернуться. Может, Август у него? Или ей стоит дойти до Миры и позвать ее с собой? Не успела Ирвелин об этом подумать, как ее мозг тут же отклонил идею – общение с Мирой особого удовольствия ей не приносило, да и та упоминала, что целый день пробудет в театре.
Ирвелин поднялась на два этажа выше и встала у двери с номером одиннадцать. Помявшись с минуту, она занесла руку, чтобы постучать, но дверь вдруг сама распахнулась, да так резко, что Ирвелин едва успела отскочить в сторону. Следом до нее долетел приторный запах женского парфюма.
– Филипп, ваши рассуждения следует разбивать на цитаты. Вы не думали написать книгу? – услышала Ирвелин мелодичный голос. Мира? Нет, ее голос был гораздо тоньше. – Уверена, я посетила вашу чудную библиотеку не в последний раз.
– Буду рад новому визиту, – раздался голос Филиппа.
Тут дверь сделала полукруг и мягко стукнулась о стену парадной. Ирвелин попала в поле зрения двух собеседников как раз в тот момент, когда предпринимала безнадежную попытку спрятаться за этой самой дверью. Она застыла в неудобной позе и подняла голову.
– Ирвелин? – отозвался Филипп, глядя на соседку с вежливым недоумением. – Ты шла ко мне?
– Я? – переспросила Ирвелин, что прозвучало довольно курьезно – кроме нее на тесной площадке никого не было. И тут ее взгляд упал на собеседницу Филиппа: длинные черные волосы, кончики которых ровным рядом шелестели у поясницы, вытянутое лицо с шелковой кожей и улыбка человека, уверенного в своей безукоризненности. Игриво приподняв правую бровь, Флоа оценивающе посмотрела на Ирвелин: короткая неприметная стрижка, шарообразные глаза на пол-лица, костюм из плотной шерсти, как у студентов на лекциях. Под столь пристальным изучением Ирвелин постаралась сделать невозмутимый вид, насколько это было возможно на ее месте.
– Флоа, знакомьтесь, это Ирвелин Баулин – с недавнего времени моя добрая соседка, – сказал Филипп.
– О, приятно познакомиться, – пропела Флоа. По сменившемуся выражению ее лица легко читалось удовлетворение от слов Филиппа: добрая соседка, что может быть безобиднее? А вот Ирвелин почувствовала себя толстой вахтершей. – Меня зовут Флоа, мы с господином Кроунроулом… м-м-м… коллеги.
– Да, мы с вами виделись в Мартовском дворце, на Дне Ола, – сказала Ирвелин.
– Неужели? Знаете, у меня кошмарная память на лица, просто отвратительная, – призналась Флоа и, резко потеряв
