Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Наученный опытом Муравьиной империи, я решил начать с изучения нравов народа, а уж затем выслушать вельмож и государей. Тотчас по прибытии я толкнул Пчелу, несшую кастрюльку с супом.

– Ах, я пропала, – воскликнула она. – Меня убьют или, в лучшем случае, посадят в тюрьму.

– Отчего же? – спросил я.

– Разве вы не видите, что из-за вас я пролила бульон царицы! Бедная царица! Разве что, на мое счастье, Обер-Медочерпица, герцогиня Роз, послала за ним не меня одну, и кто-нибудь исправит мою оплошность: но если царица будет ожидать суп по моей вине, я умру от горя.

– Слышишь, князь Трутень? – спросил я у своего юного спутника.

– Ах боже мой! что же у вас за царица, которую вы так обожаете? – вскричал я. – Сам я, милая моя, родом из страны, где цари и царицы, короли и королевы и прочие человеческие изобретения мало кому интересны.

– Человеческие! – воскликнула Пчела. – Знай же, наглый Воробьишка, что у нас все установления имеют божественную природу. Царица наша получила власть от Бога. Наше общество так же не могло бы существовать без царицы, как ты не мог бы летать без крыльев. Она наша радость и наш свет, причина и цель всех наших усилий. Она назначает начальницу над мостами и дорогами, а та дает нам планы для постройки наших роскошных зданий. Она распределяет работу каждому по способностям, она – воплощенная справедливость и неустанно печется о своем народе: она откладывает яйца, а мы спешим доставить ей пищу, ибо мы созданы и явились на свет ради того, чтобы ее обожать, кормить и защищать. Поэтому мы строим для наших цариц отдельные дворцы и доставляем каждой из них персональный бульон. Лишь одной нашей царице дано почетное право петь и говорить, она одна имеет право радовать окружающих своим прекрасным голосом.

– Как же зовется ваша царица? – спросил князь Трутень-Медовый.

– Она зовется, – отвечала Пчела, – Улея XVII, а прозвище ей дано Великая Праройдительница, потому что она произвела на свет сотню пчелиных роев по тридцать тысяч особей в каждом. Она вышла победительницей из пяти сражений с другими царицами, ревновавшими к ее славе. Она наделена изумительной проницательностью. Она знает, когда пойдет дождь и какой будет грядущая зима, она богата медом и есть даже подозрение, что запасы его она размещает в чужих краях.

– Скажите, любезнейшая, – осведомился Трутень-Медовый, – нет ли в ваших краях какой-нибудь юной царицы, которой пришла пора выходить замуж?

– Разве вы не слышите, князь, – отвечала рабочая Пчела, – как шумит народ, готовясь к отлету? У нас народы без цариц не живут[361]. Если вы хотите присвататься к одной из дочерей Улеи, поспешите, вы неплохо сложены и проведете прекрасный медовый месяц.

Глазам моим предстало чудесное зрелище, которое, конечно же, потрясает воображение простолюдинов и прививает им любовь к кривляньям и предрассудкам, составляющим самую суть здешнего правления. Восемь литаврщиков в желто-черных латах вышли с пением из старого города, который, по словам рабочей Пчелы, носит название Справедница – по имени первой Пчелы, ставшей основоположницей Общественного Порядка. За восемью литаврщиками шли пятьдесят других музыкантов – таких красивых, что можно было принять их за ожившие сапфиры. Они распевали песню:

Слава Улее-царице, что за всех и ест, и пьет,Множество яиц кладет,Новым пчелам жизнь дает.

Слова у этой песни были народные, а музыку сочинил один из самых талантливых Обер-тонов. После шли две сотни лейб-гвардейцев, вооруженных страшными жалами; каждый батальон состоял из шести шеренг по шесть бойцов в каждой, а возглавлял его капитан с красной восковой звездочкой – орденом, которым в пчелином царстве награждают за гражданские и военные заслуги. За лейб-жальщиками шли царские утиральщицы под командой Обер-утиральщицы; затем Обер-медочерпица во главе четырех пар ординар-медочерпиц; затем Обер-сотница во главе дюжины подметальщиц, затем Обер-воскохранительница и Держательница меда; замыкала процессию юная царица во всем блеске красоты и невинности. Она еще ни разу не успела пустить в ход свои сияющие крылья. Юную царицу сопровождала мать, Улея XVII, сверкавшая алмазной пылью. Затем следовал оркестр с хором, который распевал кантату, сочиненную нарочно на случай отлета. За оркестром двигалась дюжина старых толстых Шмелей – как мне показалось, нечто вроде духовенства. Под конец из улья, держась за лапки, показались десять или двенадцать тысяч Пчел. Улея уселась на край родового гнезда и обратила к дочери сии достопамятные слова:

Какого вы мнения об охоте на Бабочек?

– Всякий раз с новой радостью вижу я ваш отлет, ибо он служит мне гарантией, что народ мой будет спокоен и что…

Тут она запнулась, как если бы побоялась сказать нечто опрометчивое, и продолжила так:

– Я убеждена, что вы, воспитанная в согласии с нашими нравами и знающая наши привычки, будете служить Господу, прославлять имя его повсюду на земле, а вы, пчелы, никогда не забудете, откуда вы родом, что вы сохраните верность священным доктринам нашего правления, нашим способам строить соты и копить мед для августейших цариц. Помните, что без царской власти повсюду воцаряется анархия; что покорность есть добродетель Пчел, а ваша верноподданность есть палладиум государства. Знайте, что принять смерть за царицу – значит возвратить жизнь отечеству. Отдаю вам в государыни мою дочь Медину, что означает «полная меда». Любите ее.

Этот монолог, исполненный истинно царского красноречия, был встречен общим криком «ура»!

Один Мотылек, который с сожалением наблюдал за этой церемонией, отягощенной множеством предрассудков, шепнул мне, что старая Улея выдает самым верным своим служителям двойную порцию наилучшего меда и что видимостью всеобщего согласия царица обязана меду и полиции, на самом же деле все ее ненавидят.

Лишь только подданные молодой царицы двинулись в путь, мой спутник ринулся им навстречу с криком:

– Я князь из рода Трутней-Медовых. Наглецы-ученые отказывают нашему семейству в умении изготовлять мед; но ради твоих прекрасных крыльев, о чудная дщерь Улеи, я буду экономить, особенно если за тобой дают хорошее приданое.

– Знаете ли вы, князь, – сказала тогда Обер-сотница, – что у нас супруг царицы ничего не значит, он не получает ни почестей, ни званий; мы считаем его досадной необходимостью, мы терпим его, раз уж без него невозможно обойтись, но мы не позволим, чтобы он вмешивался в дела правительства.

– А ты вмешаешься! – нежно сказала Медина. – Иди ко мне, ангел мой, не слушай их. Ведь царица я, а не они. Я многое могу для тебя сделать: прежде всего ты станешь командиром моих лейб-жальщиков; и потом, если ты будешь подчиняться мне в общем, я стану подчиняться тебе в частности. Мы удалимся на ложе цветов, мы будем танцевать среди роз и вкушать в полдень благоуханный нектар, мы будем скользить по лепесткам лилий и петь романсы под сенью кактусов; все это поможет нам забыть о тяготах власти…

Меня поразила одна вещь, которая не связана с правлением, но о которой я, однако же, не могу умолчать, а именно то, что любовь везде одинакова. Сообщаю это наблюдение всем Животным и прошу назначить комиссию, чтобы изучить, как все это происходит у Людей.

– Любезнейшая, – сказал я рабочей Пчеле, – сделайте милость, передайте старой царице Улее, что знатный чужестранец, парижский Воробей, желает быть ей представленным.

Улея наверняка знает все тайные пружины собственного правления, решил я, а вдобавок очень словоохотлива; итак, мне не найти собеседника более сведущего; с этой царицей не только разговор, но даже молчание оказалось бы, пожалуй, весьма поучительным. Многочисленные Пчелы обнюхали меня, дабы убедиться, что я не источаю никакого опасного запаха. Подданные так слепо поклоняются царице, что одна мысль о ее смерти приводит их в трепет. Несколько мгновений спустя старая царица Улея опустилась на цветок персикового дерева, нижнюю ветку которого занимал я, и по привычке кое-что забрала из цветка.

– Великая царица, – сказал, я, – перед вами философ из племени Воробьев, путешествующий для изучения разных способов правления у Животных в поисках наилучшего. Я француз и трубадур, ибо у французского Воробья мысль и пение едины. Вашему Величеству ведомы, должно быть, изъяны вашей системы.

– О мудрец-Воробей, я бы очень скучала, если бы не откладывала яйца два раза в год, но нередко я жалею, что не родилась рабочей Пчелой и не могу есть обыкновенную розовую похлебку и порхать с цветка на цветок. Если вы хотите доставить мне удовольствие, не зовите меня ни Вашим Величеством, ни царицей, говорите мне просто: Государыня.