Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

И вот они в синагоге в предвкушении «высочайшего духовного наслаждения», готовые принести Ему дань своего восхищения. Наши богослужения проходят совсем не так! Бывает, правда, что мы ощущаем близость Бога и нам кажется, будто душами завладевают ангелы и нас овевает Святой Дух. Но бывает и так, что иных, а то и многих охватывает жар искусственно созданного настроя, а истинное, действительное Я не здесь, оно дожидается там, за дверью, они же с деланным вниманием слушают проповеди, считая уже это неким достижением. Тут мы ступаем не на тот из двух возможных жизненных путей. Настрой собравшихся не был в точности таким, но и какого-то успеха в деле спасения душ не обещал.

Именно здесь, среди своих, Иисусу хотелось побыть в теплой, уютной, непринужденной обстановке не в роли «докладчика», а просто давним знакомым и другом. Поэтому Он намеренно пренебрег всеми традиционными нормами поведения (к которым обычно относился с почтением, стараясь их не нарушать), желая вывести их из этого «искусственного» настроя. Новым, как мне кажется, было не то, что Он не стал привязывать Свое выступление к тому тексту, который надо было прочесть, а отыскал в нем то, что Ему было нужно, и к тому же прочитал его не дословно (Ис 61:1 и далее), а сократив и дополнив некоторыми выдержками из главы 58 Книги Исаии. Но больше всего (на мой взгляд) присутствующих поразило то, что за этим последовало. Равви надлежало читать отрывок стоя и, комментируя его, оставаться в таком положении с Книгой в руках все время, до окончания выступления. Спаситель же, прочитав отрывок, свернул свиток, отдал его служителю и сел.

«И глаза всех в синагоге были устремлены на Него». Он тоже смотрит им всем в глаза – Своим дорогим старым знакомым, друзьям юности, каждый из них, возможно, часть Его жизни, тот, кого Он любил, в кого верил и на кого надеялся, за кого проливал слезы перед Отцом. И вот теперь Он хочет сообщить им великую благую весть о Царстве Небесном, а им нужна «проповедь», и, естественно, «в мастерском исполнении»! Его дух борется с их духом – чей победит? Он не намерен «проповедовать», Ему хочется поговорить с ними «как прежде» – по-свойски, спокойно, доверительно, душевно. То, что Он должен сказать, истинно и важно само по себе, это не «просто проповедь».

Но дух тех людей силен; он склонен все находить «прекрасным», что ему и удается.

Возможно, Исаия и возвещал, «что Бог однажды пошлет помощь «сокрушенным сердцам» – тем, кто пребывает во мраке и плену, то есть всем опустившимся, ущербным, покинутым. Но это Свое пророчество Иисус и прочитал так, словно оно было написано в Библии. А проповедь начал следующими словами:

«Ныне истинно исполнилось Писание сие, слышанное вами».

«И все засвидетельствовали Ему это», что для Спасителя было прискорбнее всего. Выходит, Его не поняли, коли тот, кому Он сообщил радостную весть о наступающем времени благодати Божьей, в ответ сказал: «Ты прав, и я того же мнения!»

«И дивились словам благодати, исходившим из уст Его» – это явно относилось не только к тем немногим словам, которые Спаситель добавил от Себя и смысл которых им был, конечно же, совершенно непонятен, но и к прочитанному тексту. Благодать слышалась им прежде всего в том, как возвышенные обетования Бога, вверенные Исаие, прозвучали из Его уст. Тут чувствовалось нечто Божественное, и оно не оставляло равнодушным даже самого флегматичного заурядного человека. В Нем слышали они Отца, открывшего им некогда такое через Исаию, Его Самого, чье Отеческое милосердие во всей полноте явственно исходило от Иисуса и звучало в произносимых им словах.

И вот Иисус стоит перед ними, как бы победитель, но по сути – побежденный. Единственное, что Спаситель действительно стяжал, так это одобрение и восхищение. Мыслимо ли, что Он однажды не победит? И тут Он вспоминает закон, открывшийся Ему еще в юности при чтении истории Израиля: «Никакой пророк не принимается в своем отечестве». Восхищаться Им как человеком, великой личностью, героем, гением – почему бы и нет? Такое возможно. Но вот чтобы кто-то в товарище своей юности, земляке и т. п. впоследствии признал пророка, того, через кого теперь столь необычным образом Бог обращается и к нему тоже, – такого ожидать нельзя.

Примечательно, как часто Спаситель оказывался во власти яркого впечатления, от какого-то мгновения или ситуации, и подчинялся ему. Так и сейчас. Он желает во что бы то ни стало победить; посему и не собирается уходить, Он хочет и должен разъяснить ситуацию. Перед ним – несчастные, чьи «сокрушенные» сердца пребывают во тьме и плену, а они даже не догадываются о поврежденности своих сердец. Он не хочет оставлять их в заблуждении, будто их «восхищение» имеет для Бога какое-то значение. И тогда Спаситель делает такой решительный ход: Он называет им закон, исполнившийся, как Он увидел, прямо сейчас на них, подтверждая его теми примерами из Священного Писания, из которых Он и вывел его еще во времена Своей юности, закон, гласящий, что пророк в своем отечестве ровным счетом ничего не значит. Примеры о вдове из Сарепты Сидонской, спасшей Илию от голодной смерти, о Сириянине Неемане, которого Елисей исцелил от проказы, свидетельствовали о том, как умалялись деяния пророков, какого блага лишался народ, не воздававший должного тем мужам Божьим. Но эти примеры имели для Спасителя еще и другое значение: они воодушевляли Его, укрепляли в Нем надежду на спасение и для язычников, представителем которых и был для Него живший по соседству с Галилеей и часто наведывавшийся сюда Сириянин. Слушатели же Его могли сделать для себя вывод, что худо от этого закона вовсе не пророку, а лишь его отечеству.

И тут, однако, положение вещей прояснилось. Уже то, что Он всерьез хотел им не столько «проповедовать», сколько «нечто сказать», показалось присутствующим неслыханной дерзостью, куда большей, чем то, что они услышали от Него. «Ему язычники важнее! Да Он Сам язычник, только рядится в верующего! Какое богохульство – топтать ногами то, что возносит нас перед язычниками на недосягаемую высоту!» Это и была их религия, которую Он поразил Своими словами в самое сердце, и сводилась она, судя по всему, не к чему – нибудь, а к осознанию себя любимцами Бога. И они повели Его к скале, чтобы сбросить вниз как богохульника, ибо галилеяне были народ вспыльчивый и скорый на расправу. Но на ее вершине «Он, пройдя сквозь них, удалился».

Если это духовное препятствие носило местный характер, то было еще одно, всеобщее, и исходило оно от духа фарисейства, завладевшего всей страной и проявлявшего себя на каждом шагу. Фарисеи своим строгим поведением, жесткой дисциплиной, ревностным соблюдением священных обычаев, суровым постом, почитанием Священного Писания достигли в народе такого авторитета, если не сказать власти над ним, который нам даже трудно представить. Бытовало всеобщее мнение – и создали в основном его они: если хочешь стать «истинно набожным», нужно непременно уподобиться фарисеям. Как повествует Матфей (6:5), глубочайшее восхищение вызывал фарисей, который застывал «на углу улиц» в благоговейной молитве. Но что на самом деле они лицемеры, такого никому и в голову не приходило. Фарисеи считали себя людьми честными и благонамеренными, не замечая, как великую внутреннюю силу, некогда воздействовавшую и на их дух, со временем сменило притворство.

Первое столкновение двух принципов, по-видимому, и спровоцировало призвание в узкий «семейный» круг Иисуса некоего мытаря. Мытарей недолюбливали, но у них была «власть», которую давала им профессия, но более всего – состоятельность, а то и богатство. Общение с людьми всякого сорта, в том числе и с язычниками, научило их изворотливости, умению видеть происходящее с разных сторон и умудрило жизненным опытом, отчего мытари возомнили себя неким особым сословием. На них смотрели, как у нас прежде, да отчасти и сегодня, смотрят в деревне на «еврея».

Одного такого мытаря по имени Левий, «сидящего у сбора пошлин», и встретил Иисус. Муж не иначе как с сочувствием, но, может быть, и с презрением поглядывал на толпу, которая ничего не делает и «ничего не зарабатывает». Однако Иисус замечает в нем и другое. Он охотно пошел бы с Ним и Его учениками, но разве такое возможно? Служба есть служба, и ее просто так не оставишь. С тоской поглядывая на идущих с Иисусом, мытарь, похоже, испытывал внутреннюю борьбу. Иисус это понял, как ни старался тот прикрыться фиговым листком ворчливого настроения. И тогда Он на понятном и привычном для делового человека языке бросает ему: «Следуй за Мною!», фактически приглашая мытаря присоединиться к Его небольшому «семейству», на чью долю выпало отказаться от земных благ и неотступно следовать за Иисусом, постоянно испытывая на себе влияние Его личности. Неожиданный поступок Иисуса привел их в замешательство, они полагали, что Он потребовал от мытаря невозможного и тот откажется. Их удивил и сам выбор Иисуса. Неужели этот человек пойдет за ними? И что же? Мытарь повинуется подобно солдату, услышавшему приказ! Лука удачно помещает данную историю непосредственно после рассказа о расслабленном, поскольку на этих двоих практически один и тот же Его приказ воздействовал одинаково, что и привело присутствующих в изумление. Левий услышал голос пастыря, пасущего своих овец и зовущего их по имени, ему казалось, будто Сам Бог произнес в нем «Да будет свет!». «Он прав, другого пути нет, я оставлю все, что есть у меня на земле, и стану свободным». Но так он, конечно же, подумал уже потом, а прежде этого он исполнился бесконечной благодарности за доверие и любовь Иисуса, потрясенный Его проницательностью, распознавшей в нем самое благородное, безграничным Его великодушием, с которым Он протянул ему руку.