Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Здесь, словно на картине, мы видим, как непросто было Спасителю подступиться к людям с тем, что составляло сокровеннейший смысл Его существа, с тем Божественным, что хранил Он в тайниках Своей души, но и как порой непросто было людям Его времени, и почему – то в первую очередь именно убежденным в своей особой религиозности, принять новое, великое, Божественное, открывшееся в Нем.

Не то чтобы сомнения этих ученых мужей не обрадовали Спасителя. Они дали Ему повод, так сказать, «языком фактов» объяснить им все Свои прошлые подобные дела и это очередное, попутно объяснив их смысл и назначение.

«Что легче? Сказать ли расслабленному: «прощаются тебе грехи твои»? Или сказать: «встань, возьми свою постель и ходи»? Этим двойным вопросом Он попадает в самую точку. Вот где кроется причина, почему книжники заподозрили Его в богохульстве: «Кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» Что легче? Если это должно произойти на самом деле, то легче второе. Куда проще исправить физическое состояние человека, нежели его положение перед Богом. Если просто сказать — то, конечно, легче первое. «Прощаются тебе грехи твои» – это произнести может каждый, ведь в нашем видимом мире невозможно различить, так это на самом деле или нет. Но что эти слова для мира потустороннего? Одно разочарование, о котором мы и не узнаем: потусторонний мир безмолвствует. И посему высшее достижение всех чисто человеческих религий – говорить в утешение друг другу или самому себе все ту же фразу: «Прощаются тебе грехи твои».

И Сам Спаситель Своим двойным вопросом обращает их внимание на то, что Он имеет право так говорить, и это право должно быть засвидетельствовано, чем и раскрывает перед ними истинный смысл Своего чудотворения. Оказывается, чудеса Иисуса суть Божьи указания людям вверять Ему заботу о наболевшем, все, с чем не хочет мириться их совесть, и Бог этими чудесами свидетельствует о Нем как о Том, Кто наделен властью прощать. «Чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи». С каким вниманием все, у кого совесть была нечиста, вслушивались в эти великие слова о милости Божьей! Им не терпелось услышать, что же Он скажет дальше! И Спаситель продолжал: «Встань, возьми постель твою и иди в дом твой». Расслабленный так и сделал. Все застыли, как громом пораженные! Иные, наверное, подумали: «Надо прийти еще раз. Вот глупец, и зачем я пришел сюда лишь со своей болезнью, в следующий раз приду с чем-нибудь совсем другим».

«И ужас[50] объял всех» (Лк 5:26), даже книжники и фарисеи «исполнились страха». А кто не испытал бы того же, услышав столь могучие слова Бога Творца! Они славили Бога, но прежде других расслабленный, искренне, сердечно и радостно восклицавший: «О Боже, так вот Ты какой! Как Ты велик, близок и благ!» Но прекраснее всего было то, что никто не славил[51] Иисуса, это никому и в голову не пришло.

«И они славили Бога, давшего такую власть людям». Иными словами, они все еще видели в Иисусе человека, но тем непосредственнее ощущали Бога, тронутые и потрясенные Его добротой, Бога, давшего людям (не означает ли множественное число, что они подразумевали и Крестителя) такую власть. Ведь каждое чудесное исцеление воспринималось как сострадание Божье, а стало быть, пусть отчасти, как и Его прощение. Но что Иисус одним словом может исправить греховное прошлое человека, простить ему грехи – в этом благодеянии, которого жаждет отягощенная ими совесть, они сегодня убедились сами. И в сердце каждого набатом прозвучали могучие слова, удостоверявшие:

«Кому Он простит, тому прощено». И всякий, обремененный грехом, вдруг ощутил или увидел распахнутую самим Богом дверь, через которую можно вернуться к Нему.

Так великие слова «прощение грехов», «помилование», слова, призванные привести всех заблудших детей к Отцу, вознесенные на светильник, воссияли ярким светом.

Инакомыслящие

Из Евангелий мы узнаем не только о том, Кем был Иисус для больных и грешников и чему Он учил, но и о весьма неожиданной, подчас довольно мучительной стороне Его жизни: именно у тех, кого не без основания считали людьми для своего времени самыми серьезными и благочестивыми, у фарисеев и законников, Он не нашел ни понимания, ни признания, а вызвал лишь неприятие, возмущение, гнев и даже смертельную ненависть, которая, правда, возникла позже, когда они уже обдуманно препятствовали Его проповеди и делам, а Он, к их немалому удивлению и облегчению, обличал их напускное благочестие, апеллировал не к Всемирному разуму, как это обычно происходило, но именно к благочестию, исходя из него самого.

Оно было общечеловеческим свойством, естественным в хорошем смысле слова, и Он сражался за него – как за священное право людей, против того, чтобы, спекулируя им, природу человека втискивали в рамки «правил благочестия» (которых не существует) или придуманных и соблюдаемых набожными людьми «нравственных законов» (в которых Он увидел опасных соперников Божественных заповедей), против того, чтобы Его всеобщую любовь к людям отнесли к отдельным привилегированным слоям общества или разделили ее проявления на несколько уровней.

В таком образе жизни, когда набожность выставлялась напоказ, Ему виделось только опасное притворство, что, судя по некоторым Его высказываниям, Он считал, особенно в сочетании с самоуверенностью, самым настоящим «лицемерием». Однако лицемерие – это не всегда сознательное, расчетливое притворство и ложь, высшая степень его проявления. В греческом языке этот термин относится к жизни театра, он родствен нашим понятиям «исполнительский талант» или «исполнительское искусство», но с тем отличием, что подразумевается исключительно или в первую очередь сама актерская игра, которую в нашем случае можно назвать «демонстрацией духовности», «пробуждением должного впечатления», что в крайнем проявлении называется притворством. Оно означает небезуспешную попытку хотя бы внешне являть собой соответствующий нашим представлениям идеал человека. Слово в Евангелии, которое мы переводим как «лицемеры», в греческом языке означает «актеры». Именно такое поведение – когда сокровеннейшая деятельность духа, все силы и стремления к становлению перемещаются из центра, из сердца к периферии, к внешним их проявлениям – и ужасает Спасителя: Он видит в этом нашу погибель и осуждает самыми резкими словами.

Первый образ мыслей, делающий, как мы видим, людей невосприимчивыми к Иисусу и в итоге даже настраивающий их враждебно к Нему, имеет не вышеописанную, а куда худшую природу, которая есть «обыденность», «суетная жизнь, переданная вам от отцов» (1 Пет 1:18). Самое лучшее и прекрасное из того, что одно поколение человечества передает другому, может стать для иных шаблоном, рамкой, ограничивающей движения их духа, но в ее пределах можно жить легко и бездумно. И Спаситель повсюду встречал непоколебимые границы и понятия, в которые Ему предлагалось втиснуть Себя и Свое дело. Но и Он Сам, и Его открытое служение были явлениями уникальными, для которых никаких границ не существовало. Все известные рамки и понятия, в особенности религиозного характера, предложенные Ему, – «религия, проповедь, равви», в известном смысле даже «набожность», часто производили на Него гнетущее впечатление. «Я есмь», «примите Меня таким, какой Я вам явился, почувствуйте же наконец, что Меня послал к вам с Небес Бог!» – так Он, наверное, мог сказать им.

Эту гнетущую Его обыденность встретил Он и в Назарете. После долгого служения, все сильнее сотрясавшего страну, Он не мог не посетить родные места. По-видимому, Он отправился один или в сопровождении лишь немногих учеников, чтобы не создалось впечатление, будто Он хочет явиться сюда как «знаменитый учитель». В Назарете Иисуса в Его молодые годы, да и позже, любили, но особо не выделяли.

Тихий, кроткий и смиренный плотник был для земляков человеком милым, но большого будущего Ему не прочили, к тому же слишком серьезное отношение к вере в Бога Живого непроизвольно и подсознательно связывается с некой ограниченностью. Поначалу они, наверное, дивились, что это за шумиха происходит вокруг «этого Иисуса», но когда Он стал знаменит, не прочь были приобщиться к Его славе, сопричастником которой воображал себя каждый житель Назарета. Его приняли как долгожданного гостя, гордясь своим знакомством с Ним. Почва – опять-таки в человеческом представлении — была «благоприятной».

И вот они в синагоге в предвкушении «высочайшего духовного наслаждения», готовые принести Ему дань своего восхищения. Наши богослужения проходят совсем не так! Бывает, правда, что мы ощущаем близость Бога и нам кажется, будто душами завладевают ангелы и нас овевает Святой Дух. Но бывает и так, что иных, а то и многих охватывает жар искусственно созданного настроя, а истинное, действительное Я не здесь, оно дожидается там, за дверью, они же с деланным вниманием слушают проповеди, считая уже это неким достижением. Тут мы ступаем не на тот из двух возможных жизненных путей. Настрой собравшихся не был в точности таким, но и какого-то успеха в деле спасения душ не обещал.