Штрафной удар сердца - Алекс Винтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничего не наладилось даже после того, как он вышел на лед. Гости ненадолго взяли инициативу и даже перетряхнули звенья во время тайм-аута. Когда казахи пошли в атаку, Дима даже слабо улыбнулся: ну, сейчас-то им все удастся… Но позиционные атаки не удались, против гостей сыграла перекладина, когда форварды противника пытались занести шайбу в ворота с пятака. А завершился период заварушкой за воротами казахов, которую быстро потушили судьи.
У казахстанцев и в третьем периоде прошли корректировки в звеньях, но их вратарь, что стойко держался до сороковой минуты, пропустил от Антона. Романов триумфально поднял руки с зажатой клюшкой, принимая восторженный рев трибун. Дима стиснул зубы. Надо было нарушить еще раз, гости так и не смогли воспользоваться большинством. Вернувшись на лед со скамейки штрафников, Дима изо всех сил делал вид, что играет, пропустил пас, поймав недоуменный взгляд Антона, но Романов, пропади он пропадом, кажется, что-то понял и один вырвался в ноль, после чего забросил вторую шайбу. А прибил команду из Казахстана Даня Суворов, который хоть и заработал на ровном месте штраф за выброс шайбы, не оставил гостям никаких шансов, использовав буллит на последних секундах.
В раздевалке, во время безудержного ликования, Дима то и дело ловит на себе странные взгляды Романова, но делает вид, что радуется вместе со всеми, хотя на душе кошки скребут. Ему больше всего не хочется объясняться сейчас, когда вся команда в сборе. Если Антон начнет расспросы, другие тоже все поймут и сделают выводы. Он убегает с арены почти трусливо, никого не дожидаясь, не едет праздновать, хотя это обязательная часть церемонии, сообщив в чате, что плохо себя чувствует. Отмазка совершенно идиотская, и в другое время ему бы не поверили, но все настолько возбуждены, что не обращают внимания. Точнее, все, кроме Антона. А тот назначает ему встречу почти ультимативно, но на следующий день, так что у Димы есть время прийти в себя. Отказаться невозможно. Он выдыхает, понимая, что ему конец.
В баре, ожидая, когда явится Антон, Дима думает: на его счетах пусто, и теперь не факт, что с доходами будет так же хорошо, как раньше. Дом, машина, эти чертовы займы сосут его кровь, как вампиры. И скоро их нечем будет покрывать. Дима прихлебывает пиво, снисходительно терпит хлопки по плечу и думает, что сейчас явится лучший друг, потребует объяснений, а ему нечего сказать в свое оправдание, кроме признания, которое все погубит. И, подумав об Антоне, что вот-вот явится со своей голливудской лучезарной улыбкой, Дима чувствует, что ненавидит его. Как было бы просто, если бы Антон куда-то делся хоть на несколько дней! Если бы на месте Романова был кто-то другой, Дима бы отбрехался, откатившись на три метра и сделав вид, что его там даже не было. Но с Романовым не пройдет, он знает Сомова, как облупленного, а Дима никогда не умел ему врать. С той же вспухающей ненавистью Дима думает о том, кто втравил его в эту историю. Хотя можно было отказаться, не силой же тащили, но деньги, деньги, проклятые, любимые, сладенькие, на которые можно купить красивую жизнь… Куда без денег?
Все происходит именно так, как он представлял. Романов входит в бар, его голова светится, словно на ней нимб. Его встречает восторженный вой, и он скромно принимает поздравления. Это дает Димке возможность немного собраться с мыслями. Когда Романов его замечает, Дима уже готов и, не дав возможности другу начать разговор, пожимает ему руку. Болельщики вновь воют от восторга, куча незнакомцев делают памятные фото с парочкой любимых спортсменов. Дима рад, что разговор откладывается еще на несколько минут. Антон смущенно улыбается, внимание поклонников ему очень льстит, и от этого он немного расслабляется. Когда интерес публики к ним угасает, Дима хлопает его по плечу:
– А этот поход в бассейн еще в силе? Ты договорился?
– Что? А, да, договорился, Денис нас встретит и проведет, как в прошлый раз, – отвечает Антон, просит безалкогольное пиво и отпивает из кружки большими глотками. – Я поговорить с тобой хотел.
– Я тоже, – серьезно говорит Дима. – Ты только не подумай плохого. Ну, короче… Тут такое дело…
Он смущенно опускает глаза. Антон терпеливо ждет, думая, что знает, о чем пойдет речь, но Дима решает его огорошить:
– У нас тут с Алиской типа романа закрутилось. Я знаю, что тебе это не понравится, но… Вы ведь вроде – всё…
«Держи крючок, акула», – думает Дима, и Антон предсказуемо заглатывает наживку, хлопает ресницами и выглядит совершенно оглушенным. Романов вообще не слишком умен, а в своей наивности порой напоминает трехлетнего ребенка, которого и обмануть-то стыдно, но приходится. А как еще научить дурачка жизни? Но это признание выбивает у Антона почву из-под ног, ему неловко, и он сбивчиво лепечет:
– Господи, да все нормально. С чего ты взял, что я буду против?
– Ну она все-таки твоя девушка была.
– Ну, была. Прошедшее время. Да и не было у нас ничего серьезного. Так… Даже решили остаться друзьями. Мы же не хозяева друг другу, не супруги и не сказать, что такие уж любовники, каждый делает, что хочет.
– Уф-ф! – притворно вздыхает Дима. – А я думал, ты мне сейчас всю морду разобьешь.
– Дурак ты.
– Ну, а что я могу поделать? Мы же клялись: никогда бабы не встанут между нами, что бы ни случилось. И всегда останемся друзьями.
Они действительно в этом поклялись еще в соплячьем возрасте, даже хотели побрататься на крови, но изрядно напились и решили, что и так сойдет. Причем причину попойки оба забыли, а клятву помнили. И сейчас, как бы невзначай напомнив Антону о вечной дружбе, Дима понял, что ступает на очень тонкий лед. Если Романов захочет узнать правду о его поведении на арене, придется или очень изощренно врать, или признаваться. Плохо и то и другое, хотя бы потому, что дружбе конец в любом случае. Вранье долго не продержится, уже на следующей игре все станет ясно, и тогда придется искать иное объяснение.
– Может, мы позовем Алису в бассейн? – озабоченно спрашивает Дима.
Антон кивает.
– Я ее уже позвал.
– Когда?
Антон не отвечает, берет кружку и пьет пиво, краска заливает его щеки. Дима не знает, что происходит, но догадывается: Антон приехал к нему чуть ли не прямо из
