Решимость: почти святой Брайан - Анастасия Сагран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему вы всё это сообщаете мне?
– Ты её держишь. Отпусти, – голос Ксениона звучал до сих пор так, будто его всё забавляет неимоверно. Но теперь голос дракона зазвучал серьёзно, пусть и лениво.
– Отпускаю, – Брайан почти пожал плечами, но они зашуршали.
– Не. Не отпустил.
– Эм… прошу прощения… – Брайан почувствовал неловкость. – …Как?
– Как отпустить? Да поверните его в её сторону. Да, вот так.
– Брайан, нет!.. – услышал он голос Морганы. – Ты же знаешь, на что меня обрекаешь! Не отпускай!
О, для этой женщины в нестрашном событии нашёлся-таки повод для сильнейших эмоциональных переживаний. Следовало бы ему уважать это, но святой уже чувствовал, как его время истекает и торопился сказать самое главное коротко:
– Прости Моргана, – извинился Брайан. – Но я должен тебя оставить. Ты достаточно много знаешь и в тебе достаточно воли и веры, чтобы самой отвечать за свои поступки.
– Но почему ты так уж должен меня оставить?! – напряжённо звенел её голос. Судя по всему, она готова была закричать.
– Я бы не сделал этого, если бы не знал, что ты сумеешь справиться со всем сама. Но тебе не нужны ни я, ни моя защита. И потом, я никогда не желал быть твоим хозяином. Я хотел быть другом, братом, отцом. Но не возлюбленным и не повелителем.
– Я не хочу.
– Ты должна. Цари во многом правы. Чем больше подтверждений избранности будет у Эрика, тем выше будет преданность ему среди…
– Нет! Не надо! Брайан! Нет! – она всё ещё неистово умоляла.
– Отпустил? – спросил Брайан у Ксениона.
– Вполне, – был ответ. Ксенион стал медленно спускаться к Моргане, стоящей, судя по звукам шагов и голосов, на нижних ступеньках. Шаг, ещё шаг. Моргана стала плакать совсем по-детски.
– Идём, малышка, – легко сказал Ксенион своей дочери. – Эрик будет хорошим хозяином. Он тоже по-своему добр. Со временем ты полюбишь его так же, как Брайана. Просто нужно, чтобы ты действительно принадлежала ему. А Брайан отказался от тебя. Ты же знаешь, ты никогда не могла принадлежать ему по-настоящему.
Голос Ксениона затихал, всхлипывания Морганы – тоже. Брайан понял, что ещё стоит без движения. Он поднял руку и вжал кулак в глазницу, ту, свет в которой не давал ему различать что-либо другое. Другим глазом он нечётко, но благодаря яркому солнцу, увидел силуэты. Ксенион уводил Моргану, обняв её за плечи и продолжая уговаривать.
Она обернулась. Была без покрывал. Из-за жары, наверное. Её глаза вспыхнули и погасли – она смирилась с судьбой.
«Но для чего всё это было нужно?» – спросил себя Брайан. – «Если всё так?»
Он, привыкший всему находить объяснение, сейчас не мог ни философствовать о жизни, ни оправдать происходящее волей Единого. Потому что ему это было противно. Он принял всё, потому что должен был, но самому ему было действительно противно на душе.
«Никогда не могла принадлежать по-настоящему? Он имел в виду секс? Он имел в виду, что Эрик и она должны… должны же они просто?.. Она всё-таки приняла это. Но она не может… она же не может… Классику она сопротивлялась хоть как-то. Она думала, что надо сопротивляться… Но когда меня не станет… будет ли она?.. Она же искала хозяина, а не спасения… Она не приняла крещения… Никогда не будет той, какую я желал бы видеть… Она же… Моя… Моргана… Мо… я. Она говорила, что она – только моя!»
Кровь побежала быстрее, затем ещё быстрее и всё вспыхнуло.
«Я брежу!»
Жар со всех сторон. Этот огонь он увидел обоими глазами. Боль и ужас, разочарование и снова боль. Пламя вокруг взметнулось ещё выше, и стало ясно – он пропал. Это ад. Это ад, а не рай.
В голову, через уши, словно всунули прутья и проткнули насквозь. Звук, который он услышал в своей голове, потряс и оглушил. Тело, изнутри наружу пронзала боль. Крест с его груди упал, тогда пламя пропало. С помощью вернувшейся к обоим глазам, но такой слабой способности видеть, Брайан различал только красноту, бесконечную красноту, насколько хватало зрения.
Брайан забыл обо всём, мыслей не осталось, и незачем было наблюдать и ничего нельзя почувствовать, кроме жара и боли.
Тогда его внимание привлёк едва различимый внизу крест, ставший чёрным. Он лежал через две ступени от Брайана. Тяжело спустившись за единственной надобностью, Брайан обжёг руку ещё сильнее, чем пламенем, что только что горело вокруг. Он не мог не выронить крест. Но поднял снова и удержал, несмотря на пламя, ужас, глухоту всех чувств, а кроме них только боль, поражающую всё. Странно было наблюдать, как горит рука, но Брайану было почти всё равно. Он уже отчасти понимал, что боли нет, а то, что он её испытывает, малообъяснимо. Огонь с его тела исчез, горела и плавилась только рука, которая упрямо сжимала крест.
И тут Брайан ощутил присутствие. Чья-то рука забрала у него крест.
– Я сохраню его для тебя, Брайан.
Огонь тут же погас окончательно. Это такой выбор? Гореть и цепляться за символ или держаться себя и только?
Наконец он начал плакать. Прорвало?
Но он лишился святости! Он пал, он потерял так много!
Постепенно стало темно. И тут же, внезапно, – очень холодно.
– Прости, Брайан. Я не знал, что будет именно так, – это был Сапфир. Брайан открыл глаза и понял, что находится в своей спальне в доме Роджера, в Ньоне. – Но я говорил тебе, я не смог бы что-то изменить.
– Что случилось?
– Ты согрешил и был проклят церковью.
– Как я согрешил?
– Понятия не имею. Никто не знает. Известно только, что ты отпустил Моргану во власть Эрика Бесцейна… Осторожно, шипы…
Брайан вспомнил список «подарков» проклятому церковью. Это шипы перевёртыша на плече и предплечье, часть костяного доспеха чуть ниже, до локтя и на спине, по позвоночнику вниз. Призывные крылья теперь должны были бы стать тёмными, кожисто-чешуйчатыми, как у нечистокровных перевёртышей. Красные волосы, ресницы и брови. Первые три дня Красные воды с небес и сутки – от согрешившего. Кровать и весь пол были словно в человеческой разбавленной крови. За окном – алый дождь, льющий с чистого неба, сверкающий бледно-розовым цветом на солнце и чистейшем голубом небе.
Брайан удивительно легко встал и подошёл к окну. Плечо с шипами было тяжёлым, но это было не сравнимо со старостью крылатого.
