Утраченный звук. Забытое искусство радиоповествования - Джефф Портер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Учитывая технологические требования, «Ночной Лондон» был амбициозной передачей. Но еще более примечательным был новаторский подход Марроу к репортажу. Выделяя одну небольшую часть лондонского звукового ландшафта, Марроу совершает акт выборочного прослушивания, в котором валоризует один конкретный элемент — шаги. Жан-Франсуа Огойяр и Анри Торг связывают подобные акты звуковой валоризации с тем, что они называют «эффектом синекдохи» — использованием интенционального слушания в организации восприятия звука[303]. Эффект синекдохи был эссеистическим трюком Марроу, отходом от более впечатляющих звуков войны, отражавшим его интерес к «маленьким происшествиям» Лондона военного времени. Марроу считал, что именно эти мелкие события передают глубинный смысл воздушной войны в Лондоне:
Масштабы этой воздушной войны настолько велики, что рассказывать о ней непросто. Часто мы часами колесим по этому разросшемуся городу, осматривая разрушения, беседуя с людьми, иногда слушая, как падают бомбы, а потом еще часами гадаем, что бы вы хотели услышать об этих людях — жителях большого города. Мы рассказали вам о бомбах, пожарах, разрушенных домах и мужестве людей. Мы читали вам коммюнике и пытались дать честную оценку ранам, нанесенным этой лучшей бомбардировочной мишени в мире. Но жизнь и работа в этом городе — дело очень личное: маленькие происшествия, то, что сохраняется в памяти, сами по себе не важны, но они каким-то образом соединяются вместе, образуя твердый стержень воспоминаний, которые останутся, когда прозвучит последний сигнал «все чисто»[304].
Идея о том, что «маленькие происшествия» несут в себе более широкий смысл, точно отражала дух эссеистики Марроу и лежала в основе его стратегии выборочного слушания. Выделяя «маленькие» звуки, чтобы рассказать историю, Марроу надеялся обойти репрезентационные трудности (проблему «масштаба», как он отмечает выше), которые осложняли освещение войны. Использование Марроу эффекта близости хорошо вписывалось в эту тактику. Марроу прикладывал ухо Америки к мостовой[305]. Ближе к военному Лондону он, как и его слушатели, уже быть не мог. Таким образом, он определил собственную позицию радиоэссеиста как позицию мастера акустической бдительности[306]. С микрофоном в руках он приближал течение момента времени, который могла прервать только бомбардировка.
21 сентября 1940 года Марроу провел свою первую прямую трансляцию с крыши Дома вещания Би-би-си. «Я стою на крыше и смотрю на Лондон. В данный момент все тихо»[307]. Знаменитая передача Марроу с крыши интересна своей «слепотой». В темноте светомаскировки Марроу мог только догадываться, где что находится. Блиц был чем-то, что можно было слышать, но не видеть, во многом как радио. Рассказывая о событиях во время воздушного налета, Марроу редко видел источник звуков. Самолеты находились слишком высоко над головой, чтобы их можно было разглядеть, а зенитный огонь (несмотря на световые вспышки) был так же неуловим, как падающие бомбы в темноте ночи. Это были развоплощенные звуки, которым он дал название, как будто их описывал человек с завязанными глазами. «Иногда, когда немцы появляются над облаками, — сообщал Марроу, — можно услышать шепот высоко летящих самолетов и рык пикирующих на полном газу истребителей, перемежаемый очередями пулеметного огня. Но ничего не видно»[308]. Марроу удивлялся невидимости немецких самолетов. В этой воздушной войне было что-то «нереальное».
Большую часть ее вы не можете видеть, — писал он, — но самолеты находятся в облаках, вне поля зрения. Даже когда немцы спускаются, чтобы с пикирования разбомбить аэродром, все заканчивается невероятно быстро. Вы просто видите, как бомбардировщик снижается к цели; из него вываливаются три или четыре маленькие штуки, похожие на мраморные шарики, и кажется, что прошло много времени, прежде чем эти бомбы упали на землю[309].
Акустический крупный план
В радиоэссе Марроу Блиц был проблематичным событием, значение которого определить было не так просто. Постоянные бомбардировки гражданских объектов в течение пятидесяти семи ночей подряд не только были необычным явлением; немецкое нападение к тому же бросало вызов восприятию. Видеть в темноте в соответствии с лондонскими правилами светомаскировки было практически невозможно, и, подобно ракете Фау-2, которая прилетала без предупреждения, бомбы, сброшенные люфтваффе, нельзя было заметить до их взрыва (хотя можно было услышать их зловещее приближение). Как говорил Марроу другим, «я не могу писать о том, чего не видел». Но он писал. Для Марроу внимательное слушание было важнейшим способом обойти эти препятствия. Марроу понимал, что это модернистская война, требующая модернистского ответа. Акустическая бдительность стала для него вариацией на тему ограниченной перспективы модернизма[310]. В своих самых сильных трансляциях Марроу передавал то, что можно было услышать, но не обязательно увидеть.
Визг бомб и вой сирен были узнаваемыми знаками, и они постоянно присутствовали в передачах Марроу. Но еще больше Марроу интересовали звуки, которые не были столь предсказуемы, звуки, которые можно было уловить только в акустическом крупном плане при избирательном слушании. «Однажды ночью я стоял перед разгромленным продуктовым магазином и слышал, как внутри что-то капает, — сообщал он 13 сентября 1940 года. — Это был единственный звук во всем Лондоне. Две банки персиков были насквозь пробиты летящим стеклом, и сок капал на пол»[311]. Капающий сок, как и шаги на Трафальгарской площади, был еще одним «маленьким происшествием», усиленным до больших масштабов: «единственный звук во всем Лондоне». Может ли что-то быть менее значимым в разгар апокалиптической войны? Если шаги (для Марроу) олицетворяли стойкость лондонцев перед лицом гибели, то пробитые банки с персиками говорят о другом. Поврежденные летящим стеклом, банки кровоточат, их сок капает на пол. Что именно мог передать этот момент слушателям на родине, сказать трудно: гибель людей, человеческие страдания или просто
