Утраченный звук. Забытое искусство радиоповествования - Джефф Портер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вокруг вас, Уинстон Черчилль, собралась галантная компания призраков. Здесь и Елизавета, и милейший Шекспир, человек, сделавший Английское Возрождение всемирным. Там Дрейк, и Рэли, и Веллингтон. Там Бёрк, Уолпол и Питт[282]. Там Байрон, Вордсворт и Шелли[283].
Марроу подверг критике беллетристические тропы Томпсон и, пользуясь случаем, предложил свой сдержанный и непосредственный стиль в качестве альтернативы раздутым студийным комментариям. Как предполагал Марроу, находясь вдали от бомбежек и не зная по опыту, что это такое, Томпсон не могла понять, что испытывают лондонцы:
Сегодня вечером мисс Дороти Томпсон выступила в эфире Британии. Ее аудитория была несколько урезана, поскольку сирена воздушной тревоги прозвучала сразу после того, как она начала говорить. Она сообщила британцам, что поэты мира выстроились на их стороне. Это, по ее словам, имеет большое значение. Я не уверен, что лондонцы согласились с тем, что поэты окажут им большую помощь, и, схватив свои одеяла, направились в бомбоубежища. Думаю, эти лондонцы больше доверяли своим зенитным установкам, которые сегодня вечером, казалось, разбрызгивали по улицам клочья дневного света… Я кое-что знаю об этих лондонцах. Им известно, что они сами по себе. Большинство из них не особенно рассчитывают на помощь поэтов и не верят в эффективность защиты словами. Эти чернолицые мужчины с налитыми кровью глазами, тушащие пожары, и девушки, сжимающие в руках руль тяжелой машины скорой помощи, полицейский, который сегодня ночью стоит на страже неразорвавшейся бомбы у собора Святого Павла, — эти люди не слышали мисс Томпсон; они заняты, они просто выполняют работу, и они знают, что все зависит от них[284].
Марроу не стал называть передачу Томпсон пошлой, но его критика была очевидной.
С одной стороны, короткие передачи Марроу по этому случаю восхваляли (как это часто бывало) стойкость простых людей, повседневную борьбу лондонцев из рабочего класса за выживание в условиях разрушительной бомбардировки. Спасатели, пожарные, водители машин скорой помощи, полицейские, безымянные родители с детьми в лондонском метро — вот герои передач Марроу. С другой стороны, Марроу не одобрял оторванные от жизни размышления Томпсон. Предполагать, что добрые намерения поэтов из Нью-Йорка, Парижа или Сан-Франциско могут прийти на помощь измученным лондонцам, по мнению Марроу, было глупо. Надуманный оптимизм Томпсон, с точки зрения Марроу, не соответствовал реальности бомб, одеял и налитых кровью глаз. Язык Томпсон был литературным и отстраненным, если не сказать покровительственным. Он отражал эдвардианскую чувственность, искавшую укрытия от люфтваффе в беллетристическом стиле, который было трудно проглотить такому человеку, как Марроу, испытывавшему модернистские сомнения по поводу такого идеализма. Марроу придерживался своего кровью и потом заработанного знания реалий, с которыми сталкивались обездоленные войной лондонцы, и неоднократно настаивал на том, что подлинное понимание бомбардировок требует погружения в происходящее. Вы должны быть там. Стиль радиокомментария Томпсон казался Марроу подозрительно отстраненным. Находясь в безопасности в своей нью-йоркской студии, Томпсон (в отличие от Марроу) не была свидетелем страданий и мужества лондонцев[285]. Что она могла знать об их борьбе, если не была там, уворачиваясь от шрапнели?[286] Преданность Марроу жертвам Блица — «Я кое-что знаю об этих лондонцах» — содержала большую степень морального сопереживания, которое могло возникнуть только из близости к несчастьям лондонцев. Слово «знаю», произнесенное Марроу, акцентируется так же, как и указательное местоимение в «Это Лондон». В обоих дискурсивных ходах Марроу берет на себя ответственность за повествование, становясь посредником между слушателем и сценой. «Надо пережить вещи, чтобы их понять», — часто говорил он[287]. Разумеется, Марроу защищал свою территорию (разбомбленный Лондон) от конкурирующих вещателей. Он также позиционировал собственный жанр, радиоэссе, отделяя его — как нечто уникальное и подлинное — от комментариев[288].
Марроу знал, что звук играет важную роль в этом проекте, и ему не терпелось передать звуковые эффекты сражения слушателям в Канзасе и Миссури. Но сказать легче, чем сделать. Британская цензура запрещала иностранным репортерам вести прямые трансляции с места происшествия, опасаясь выдать секретную географическую информацию, в то время как американское сетевое радио запрещало использовать предварительно записанные материалы. Несмотря на запрет Си-би-эс на предварительную запись звука, Марроу неустанно работал с отделом связи Би-би-си и британским Министерством информации, чтобы ослабить ограничения на прямые трансляции.
Стремление Марроу включать в свои передачи «атмосферу» — в том числе окружающие звуки самолетов, сирен, машин скорой помощи и зенитных установок — соответствовало модернистской практике заигрывания со смыслом на границе звука и шума. Он понимал, что ничто в печати не может соперничать с ярким акустическим буйством современной американской радиодрамы. В июле 1940 года Марроу стал свидетелем такого момента, столкнувшись с мобильной группой Би-би-си на скалах Дувра. Фургон записывал дневную перестрелку между RAF и немецкими пикирующими бомбардировщиками, которые атаковали британский конвой в Ла-Манше. Внимание Марроу привлекла звуковая динамика репортажа Би-би-си, переданного позже вечером. В собственном репортаже в тот вечер (14 июля 1940 года) Марроу передал свое восхищение способностью звукорежиссера и репортера Би-би-си создать драматическую смесь из окружающего звука и дикторского текста, которая напоминала анализ футбольного матча. Би-би-си:
Теперь вы можете услышать, как стреляют наши пушки… Один из самолетов падает в огне. Кто-то сбил немца, и он падает в длинной полосе дыма, полностью потеряв управление… в длинной полосе дыма. Пилот спасся на парашюте. Это «Юнкерс-87», и он падает в море. Вот он падает! БА-БАААХ! Ужасный удар о воду!.. Небольшой взрыв, падает еще одна бомба[289].
Больше всего Марроу впечатлили реальные звуки пушек и самолетов. Как объяснил Марроу в собственном репортаже тем же вечером, британские радиослушатели (в отличие от американских, как он, возможно, думал) могли слышать «кашель зенитного огня и грохот пулеметов над головой». Они также слышали военные самолеты и взрывы бомб.
То, что комментатор Би-би-си (Чарльз Гарднер) записал звуки войны в качестве фона для своей аналитики, должно быть, вызвало у Марроу чувство дежавю, ведь это были те же самые звуковые эффекты, которые звучали в пьесах «Колумбийской мастерской»
