Жуть - Алексей Жарков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это место действительно похоже на ту самую крепость. Говорят, арабы нападали на неё до тех пор, пока обнажённый «бисквитвилльчик» не прикрылся толстыми стенами. Затем он якобы вырос в африканский центр сил Иностранного Легиона. Правда, да не вся. Враньё для трепетных пацифистов. Тот первый форт погиб.
Хотя сейчас я вижу обратное.
Это место обозначено на карте как узел снабжения, значит здесь, внутри обглоданных боями стен, должны найтись связь и провизия.
Я прошёл за стены — никого, беспощадное солнце и песок не в счёт. Жаль, что именно эти закоренелые убийцы рвутся мне в друзья. Большинство строений разрушены, но над одним из них я увидел наш флаг. Нет, не тряпка, иначе бы выцвел в позорный белый или истрепался до жалких лоскутов. Наш флаг из металла и пластика. Он гордо поднимался над одним из домов. Флаг Легиона. Он же антенна.
Значит, в здании под ним передатчик. Я связался со штабом и запросил спасателей. Мне ответили, что все бригады заняты. И верно, ведь нас потрепали как следует, странно, что я один такой у Сиди-бель-Аббеса обнаружился. Штаб сказал, что «ввиду большого количества запросов, челноки отправляются сообразно суммарной значимости, с учетом оперативной обстановки». Это значит, что я, один, буду ждать целую вечность, намного дольше, чем те, кто свалился на Землю в компании. А таких было много, я видел, что над Тихим океаном спасательные капсулы пролились, как дождь. Абордажное судно подрезали на стыковке, так что за ними пошлют в первую очередь, за мной — потом.
Еда здесь есть, воды в избытке, остаётся лишь придумать занятие, чтобы не рехнуться от безделья. Я начал с того, что осмотрел помещение узла связи. Надо отметить чувство юмора декораторов. Они загнали телефон в такую же будку, как на старых советских фотографиях. Светлый, лоснящийся полированной сталью прямоугольный шкаф. С огромными квадратными окнами, тяжёлой дверцей и полочкой для телефонного справочника. Правда, самого справочника здесь не оказалось, лишь небрежно сложенные листы бумаги.
Вот и первый способ убить время, посражаться со скукой. Я взял листы и начал читать…
Старый долг
А. Жарков, Д. Костюкевич
«Я научился смотреть на смерть как на старый долг, который рано или поздно придётся заплатить».
Альберт Эйнштейн
Велор Модинов умер, и был уверен в этом…
Он был одним из тех, кто прокатился на волне популярности темы околосмертных переживаний, выпустив книгу «Рядом со смертью», целый месяц возглавлявшую списки бестселлеров в России. Велор работал судебно-психиатрическим экспертом и за годы исследований собрал богатый статистический материал: рассказы людей, переживших клиническую смерть.
Типичных ощущений предсмертного опыта Велор мог назвать больше десятка: неприятное жужжание, яркие вспышки, осознание смерти, умиротворение, деформация времени и пространства, парение над собственным телом и ещё жменя необычностей вплоть до встречи с солнечным созданием или умершими родственниками. Истории тех, кому случилось свести близкое знакомство со смертью, имели поразительное сходство.
Именно поэтому Велор Модинов ни грамма не сомневался, что умер по-настоящему. Раз и навсегда. И никакой второй попытки, забудь про вступительную главу новой книги.
Была боль, тяжёлая и холодная, как колесо булгаковского трамвая. И брызнувший свет: белый и красный. А потом обрыв — так рвётся провод во время важного телефонного звонка. И долгое липкое пробуждение, из которого он не помнил ничего, кроме того, что барахтался в нём, словно в кошмаре утопающего.
И вот он здесь.
Он действительно видел своё тело, но не на расстоянии, а совсем рядом, точно смотрел на часть себя — руку или ногу. В какой-то степени так и было: чёрная корка связывала его голые ступни с правой кистью двойника, лежащего на асфальте. Велор пошевелил пальцами ног, и струп-спайка сломался, осыпался пепельной цедрой.
Его и мертвеца теперь ничего не связывало. Физически.
Далеко, несколькими кварталами северней, дизель-молоты лупили по сваям, загоняя их в грунтовую плоть. Звук рождения свайно-ленточного фундамента не раздражал, наоборот — наполнял колким восторгом. Велор почти убедил себя, что это удары его сердца.
К нему не пришли души людей, чтобы объяснить, помочь, напутствовать, не явилась сущность из света и любви, чтобы провести через картины прошлой жизни к барьеру бытия. Велор не почувствовал ничего, что могло намекнуть на необходимость возвращения на землю, в мир живых. Он продолжал сидеть на корточках возле своего тела, отстранённо глядя на проломленный череп. Почему-то вспомнился рассказ о демоне, который разбивал людям головы, а после доводил их близких до самоубийства, заставляя думать, что душегубство — их рук дело.
Элементы обобщённого околосмертного опыта могли катиться к чёрту… или к демону-любителю-колоть-черепушки. Куда катиться ему, Велор не знал — часть памяти словно обесточили. Возможно, тоже к бесам. В ад. Хотя в посмертное воздаяние Велор не верил.
Новое тело — не мёртвое, а новое, потому что мёртвое лежало перед ним — слушалось хорошо, никаких полётов или бесчувственности, только вот крутило его, точно с бодуна, когда суставы и кости уже проснулись, но ещё ушиблено переглядываются.
— Телефон, — сказал он сам себе, вставая. Слова вырвались струйками дыма, а на губах чувствовалось приятное послевкусие, будто от подслащённого мундштука. — Надо найти телефон.
— Зачем? — спросили из строительной траншеи.
Из колыбельной фундамента вылетела спортивная сумка, зевнула порванным карманом, звякнула содержимым. Затем в верхний край деревянного шпунта, укрепившего стены траншеи, вцепились две грязные руки, над досками появились спутанные волосы и обветренное лицо. Бомж почти грациозно поднял своё тщедушное тело на поверхность, размазал грязь по ладоням в попытке их отряхнуть, нахлобучил на острый череп грязно-вязаную шапочку с надписью «AC/DC» и поднял позвякивающую сумку.
— Ты меня слышишь? — спросил Велор.
— А почему нет? — ответил васька, шаря рядом мутными глазками. Наткнулся на труп. — Ой, беда, беда. За что ж тебя этак?
Велор ответил не сразу. Присматривался: может, дитя коллекторов и чердаков тоже мёртв? Окочурился в канаве, а душа выползла, поболтать с «коллегой»?
— Из-за денег. У нас почти все насильственные кирдыки из-за денег, все, что не из-за баб или власти. Хотя, там, где власть, — один чёрт деньги.
— Ай, ай… Живого человека холодным сделали, — причитая, подбирался бомж. На новое тело Модинова он не смотрел. — Это ж чем-то так?
— Трубой, — пожал плечами Велор. — Или молотком. Я плохо рассмотрел затылком. Эй! Охренел!
Васька никак не среагировал — продолжал вычищать содержимое чужих карманов. В инспекции буро-влажных, как сырые арматурные конструкции, рук чувствовалась обречённая обоснованность, словно этот потерянный для общества человек, социальный мертвец, имел право на стервятничество. В парящем полёте своей полужизни, эти грифы и сипы помоек, наследники бродяг, высматривали падаль улиц, чтобы предъявить на неё свои законные права, чтобы избавить общество от соблазна низости. Они склёвывали страх и жалость, истребляли вредные вещества ценных предметов, способных превратиться в ядовитые газы наживы.
Закончив с карманами, бомж измерил подошвы и стал стягивать с трупа ботинки.
Велор махнул рукой. Ему-то что, и мёртвому, которого только что избавили от ботинок, и послемёртвому, смотрящему на это.
Мир вокруг постепенно менялся, словно выцветал, переходя в чёрно-белый спектр, некоторые предметы делались прозрачными, другие наливались болезненной чернотой, словно их контуры и тени растушёвывал подросток.
— Эй! Слышишь меня?
— Так. Ага. Так.
Васька связал шнурки и запихнул поживу в сумку с металлоломом.
— Выпить хочешь? — попробовал мертвец.
— Теперь можно. Ага. Теперь можно пожить, — бормотал под нос новый хозяин велоровских ботинок.
Велор понял: бомж не слышит его, а этот «диалог» — идиотская шутка наслаивающихся реальностей. Васька говорил сам с собой, но — забавно, товарищи покойнички, вам так не кажется? — его слова можно было принять за ответы. Каким-то образом психика васьки реагировала на мёртвый
