Жуть - Алексей Жарков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек с чёрным чемоданом брезгливо подёрнул плечами. Раскрывающийся перед Микошой мир являлся кривым искажением привычного. Искаверканной производной знакомого прошлого, в котором Микоша отдал собственную жизнь на войне, за Родину, по-другому и быть не могло. Но здесь, в уродливой реальности Волохова, Микоша не сумел вернуться из мёртвых. Потому что вместо лестницы в небо, ведущей в полный возможностей ад, люди вырыли яму для мнимого телесного рая. Фундамент, способный выдержать миллионы тонн стали и бетона, наполнили хлорированной водой. И некрасивыми телами победивших в войне неудачников. Устроили открытый плавательный бассейн. Десятки тысяч литров подогретой воды. В памяти Волохова простиралась бесконечная водная гладь, в которой двигались чёрные шарики голов и белые руки. Противоположного края бассейна не было видно, он терялся в белёсом гигантском облаке, висящем над водой, как пар над котлом, в котором варятся грешники.
История в реальности Волохова потекла по другому руслу: не успев возвести до войны Дворец Советов, страна потеряла уверенность в начинаниях, а война отняла ресурсы. Не хватало металла: конструкции, подготовленные для монтажа каркаса пирамиды, пустили на противотанковые ежи и железнодорожные мосты. Массивные, циклопические конструкции… для их отливки потребовался целый завод, а для разрушения — мировая война. Будто мешал кто-то сильный, тот, кто знал наверняка: Дворец не должен быть построен. Большая победа принесла большую разруху. Один шаг, один крохотный по меркам огромной страны шаг, не был сделан. Планета выскользнула из советских рук.
В семье Волохова погиб отец, он служил разведчиком. Сын пошёл по стопам родителя, и так же посвятил свою жизнь разведке. Не предавал и был честен. До конца, который уже близко.
Микоша вернулся в капсулу и всмотрелся в лицо майора. Даже сейчас Волохов готов принять смерть… умереть ради… случайного президента! Живого! Не прошедшего ни революции, ни ада, ни проверки, которая состоялась бы, зайди речь о Генеральном Секретаре Партии. Мысли Микоши сгустились, почернели, приобрели форму чемодана, он представил, как открывает его…
Чёрные струны вздрогнули, натянулись, глупая чужая реальность застыла смолой. Несчастные и жалкие люди. Будто снова мигнула лампочка: готов, готов, готов…
Микоша всмотрелся, теперь в перспективу — о чём ещё знает Волохов, чего боится? И ужаснулся: Советский Союз в мире двойника президента рухнет, и Волохов понимает, что первый и последний президент, которого он изображает, добивает его Родину.
Толпа кровожадных человечков расправилась с ногами и руками, и уже копошилась под генеральскими рёбрами. Кто-то лакал натёкшую, собравшуюся в ямках обивки кровь. Лицо Шкурова исчезло.
Вскоре «быдлу» перестало хватать генерала и многие останавливались, озадаченно замирая. Волохов затаил дыхание, постарался не шевелиться, даже не моргать. Быть может, они едят только мёртвых, может, не заметят…
Один людоед обернулся и неторопливо, то и дело, оглядываясь, направился в его сторону.
Для Микоши всё стало на свои места. В мире Волохова не открылся проход, запертый однажды Храмом Христа Спасителя, а большевики не установили контакт с загадочной областью на границе с потусторонним. И её обитатели не предложили революционерам сделку. К мировому господству стремились и те и другие — союз был предопределён. Следовало лишь распределить роли, потому что каждый видел мир по-своему, но справиться в одиночку не мог. Для реализации требовались самые преданные, самые сильные лидеры. Среди живых такие перевелись — доказав свою верность идеалам, они отправились туда, откуда прежде никто не возвращался… Прежде. Так было в реальности Волохова, в реальности Микоши — иначе.
Возведя гигансткую башню, вершиной которой был шлюз в иной мир, большевики заключили союз с потусторонним и отправились в победоносное шествие по планете. Страны и режимы рушились один за другим, не в силах противостоять восставшим из коммунистических легенд героям «подземной сотни» и их новым, загробным друзьям. Коммунизм шагал по Земле рука об руку с чем-то страшным и неведомым, но тайный союз был известен лишь избранным. В том числе и Микоше — извлечённому из тамбура преисподней кинооператору, цензору революционной искренности, ревизору прибывающих из странного мира кандидатов.
Микоша, человек с чёрным чемоданом, облегчённо вздохнул: на границе миров произошло недоразумение, и вместо прошедшего муки ада в его поле зрения попал случайный пассажир. Такого можно оставить — вернуть в жуткий мир, где Советской Родиной управляет «президент». Или нет… Волохов достоин большего.
Микоша ослабил хватку и отозвал червей. Боль с новой силой набросилась на собственноручно выдавленные глаза… это ничего, герои выносили и не такое, к завтрашнему дню он будет в норме. Он сузил свой мысленный взгляд и облегчённо посмотрел на чёрный чемоданчик: не сегодня, он откроет его в другой раз.
* * *
Волохов вернулся в сознание и осмотрелся. Рядом с ним лежали отполированные кости и череп человека, бывшего когда-то генералом КГБ, начальником личной охраны Горбачева. Двойник президента попробовал пошевелиться — дохлый номер, конечности словно нафаршировали битым стеклом. Он поднял голову — холодильник… с донорской кровью, не с выпивкой. Ну, хоть не обидно…
Волохов закрыл глаза и прислушался к тишине. Что там снаружи? В какую реальность его занесло? Найдут ли его когда-нибудь и, если найдут, то кто? Или что?
Неожиданно о верхнюю часть капсулы цокнуло, и он услышал крик, сдавленный толстой бронёй капсулы, но всё же различимый:
— Товарищ коммисар, откопали, кажись…
— — —
— Граф, вы так любите сказывать истории, это не может не восхищать, — кардинал де Роан поставил бокал на стол. Пламя свечей делало черты его лица зыбкими.
— Люблю? О, нет. Более подходящим словом будет «вынужден».
— Вынуждены? Но почему?
— Сея ноша не так легка, как кажется. Я не развлекаю себя и других историями. Я от них освобождаюсь. — Сен-Жермен отодвинул стул и встал. Он почти не притронулся к супу из креветок, кальмару в абрикосовом соусе и салату из морских гребешков, ограничившись несколькими стручками гороха. — Прошу меня извинить, я вынужден ненадолго покинуть вас.
— Разумеется…
Сытый и немного хмельной от столетнего коньяка Кардинал де Роан выглядел несколько озадаченно. Ему не давала покоя только что услышанная история — Сен-Жермен поведал об ужине у Понтия Пилата. Промокнув рот салфеткой, кардинал обратил лицо к камердинеру графа.
— Понтий Пилат… но может ли это быть правдой?
Слуга учтиво пожал плечами.
— Это произошло ещё до меня, монсеньор. Я служу господину графу лишь последние четыреста лет.
II. Тринадцать явлений жути
Пустыня. Жёлтый песок до самого горизонта. Не то место, где хочется провести старость и, тем более, сдохнуть. Впрочем, мне об этом думать рано. Не дождётесь. Один чёртов километр я не дотянул до Сиди-бель-Аббеса. До волшебного во всех смыслах места, где меня ждёт вода, еда и укрытие от неотступного солнца, которое намерилось сделать из меня запеканку.
Моя капсула осталась за спиной, и если встать на бархан — впереди уже видно форт. Хотя, какой, к чёрту, форт? Скорей, склад. Один из многих «бисквиттвилей», — так мы их зовём. По всей планете таких не меньше сотни, сложно промахнуться, но у меня получилось. Вот так, навигатор отработал погрешность. Оно и понятно, здесь, на забытой людьми и богами Земной поверхности, всё теперь работает через задницу.
Ноги тонут в песке. Самый сложный, самый долгий километр за всё время моей службы в Иностранном Легионе. Здесь и сейчас. Но я не жалею.
Сиди-бель-Аббеса хорошее место, правда, необычное. Ни разу не думал, что склад провизии будет похож на кладбище. Прямо как та знаменитая крепость с точно таким названием, которую вроде бы не взяли арабы. Давно, ещё лет триста назад, когда Франция только начинала использовать иностранных изгоев. Сброд со всей Европы, со всего мира: преступники, мошенники, разорившиеся дельцы или просто негодяи, бежавшие от уплаты долга, активные отбросы общества — их собрали под красно-зелёным знаменем Иностранного Легиона и бросили в пекло. Самое настоящее африканское пекло, без скидок на изнеженное европейское тельце. Слабый — умри. Добрый — умри. Трусливый —
