Наступление - Величко Нешков

— Приказано на два дня. После этого нас зачислят на довольствие при батальоне. Горячую пищу будем получать там.

— Наконец-то! Мир увидим, себя покажем, — шутливо подмигнул курсант Лило. — Прокисли мы в этом селе.

— Мир увидим, пороху понюхаем. Собирайтесь! — ударил кулаком по столу Игнатов.

Через час все в роте знали, что их направляют на румынскую границу.

Поздно после обеда Слановский сидел задумавшись на походной койке в канцелярии роты и уныло слушал. Марин говорил с откровенным беспокойством:

— Не могу понять, почему скрывали до сих пор? Лиляна уехала, когда мы были на операции в районе Зла-Реки. Сообщила, что благополучно прошла через все мытарства. А с баем Райко мы повздорили.

— Из-за чего? — уныло спросил Слановский.

— Он велел ничего вам не говорить. А я никак не могу понять, кто и почему сует в наши дела свой нос.

— Ты что имеешь в виду? — прервал его Слановский.

— Кто-то вмешивается в наши дела грязными руками… Опять старая песня с расстрелом, и говорят, будто вы — подставное лицо…

— Больше ничего? — вздохнул он. — Ну что ж, живы будем, разберемся, кто прав, кто виноват…

Эшелоны вереницей быстро потянулись к румынской границе. Большинство солдат впервые видели великую реку Дунай — свидетеля кровопролитных боев, преграду опустошительным набегам. И всего несколько десятилетий назад через нее перешли братья освободители — русские.

Полковник Додев, все такой же неутомимый, теперь был не в состоянии скрыть свое раздражение и беспокойство. Говорил он и смеялся через силу, делал вид, что все, о чем он говорит и что делает, в этот момент самое правильное, но простые и вместе с тем страшные мысли не оставляли его в покое. Он был достаточно хитрым и наблюдательным, чтобы не заметить, что на лицах солдат и офицеров написаны тревога и недоверие.

Полковник Додев собрал командиров батальонов. На первый взгляд он выглядел необычно мягким и чересчур любезным, однако нервы его не выдержали. Взбесило его молчание майора Пеева. Пока остальные офицеры вносили предложения, спорили между собой с единственным намерением найти самое правильное решение, как защитить границу, майор молча, и равнодушно слушал, как будто его все это не касалось.

Додев язвительно спросил:

— Майор Пеев, вы что, больны?

— Никак нет…

— Испуганы? — прервал он его тем же язвительным тоном.

По привычке Пеев поправил ремень и портупею, окинул взглядом остальных командиров батальонов, адъютанта, который записывал в своей записной книжке последние распоряжения Додева, затем встал и сказал твердым голосом:

— Господин полковник, вы достаточно умный человек! — На языке у него вертелось: «И очень хитрый», но он сразу же оценил, что это сейчас не так важно. — Разве вы не убеждены, что наше прибытие и нахождение здесь совершенно излишни?

— Как? Вы осмеливаетесь говорить это мне, своему командиру полка? — закричал Додев и смахнул с походного стола несколько бумаг, которые лежали возле его правой руки.

Пеев встал по стойке «смирно». Додев, задыхаясь, кричал ему в лицо:

— Я отдам вас под трибунал, вы дезертир!.. Пятнадцать лет вас кормил, одевал и обувал его величество… А теперь, перед лицом врага, — он показал в сторону Дуная, — вы предлагаете своему полковому командиру сложить оружие?! Ах, — застонал он, — какое падение! — Рухнув на походный стульчик, Додев закрыл лицо своими костлявыми ладонями. Потом в наступившем неловком молчании он вдруг встал и отчаянным жестом указал на дверь командирам батальонов. Те, словно только того и ждали, быстро разошлись.

Сигарета слегка дрожала в руке Додева. Время о времени его левая щека под глазом едва заметно дергалась в нервном тике.

— Позовите Пеева! — приказал он своему адъютанту. — Да-а, похоже, что конец уже близок, а мы будем теми слепцами, которые прозреют последними.

— Наш долг перед отечеством… — поднялся со своего места Манев.

— Оставь, оставь, — устало махнул Додев.

Пеев снова встал перед походным столом Додева. Отдал честь и спокойно доложил:

— Прибыл в ваше распоряжение, господин полковник.

— Садитесь, — пригласил его утомленным голосом Додев и глазами показал Маневу на дверь.

Около минуты оба молча смотрели друг на друга. Додев понимал, что поторопился на какое-то мгновение и это может дорого ему обойтись. Но и Пеев со своей стороны упрекал себя за то, что слишком рано так откровенно поделился своими мыслями.

— Майор Пеев, могу ли я узнать, что вы имели в виду, когда были таким категоричным в оценке обстановки?

— Господин полковник, присмотритесь повнимательнее и сами убедитесь: ни у кого нет намерения сражаться против Красной Армии.

— Неужели в их сердцах погасла и последняя искорка любви к отечеству? — спросил Додев.

— Мне кажется, что именно в сердцах и не следовало бы искать причину.

— А где? По-вашему получается так, что надо поднять руки до того, как будет сделан даже первый выстрел?

— Если мы не намерены испить горькую чашу до дна, необходимо учитывать интересы, желания и настроения большинства. Вы сами пожелали говорить откровенно, не так ли?

— Да, да. А еще что вы имеете в виду?

— Разве этого недостаточно?

— Да, достаточно, — вздохнул Додев. — Прошу вас, ответьте мне самым чистосердечным образом, даю вам честное слово, что все останется между нами.

— Готов, если только я в состоянии это сделать.

— Какими комбинациями вас соблазняет и на что толкает вас майор Диманов?

Пеев покраснел от неожиданного вопроса Додева, который не спускал с него глаз, подперев подбородок костлявым кулаком.

— Господин полковник, как всегда, вы очень хорошо осведомлены, но…

— Но вам не ясно, почему мы здесь? — язвительно прервал его Додев.

— Очень сожалею, но не могу удовлетворить ваше любопытство. На прощание майор Диманов, вы ведь знаете, что он теперь в министерстве, сказал мне, что мы исключены из всяких комбинаций.

— Что означает это?

— Что мы должны ждать развития событий.

— То есть камень на шею — и в Дунай, не так ли?

— Вы не так меня поняли, господин полковник. У меня тоже есть основание для беспокойства, но оно вызвано отнюдь не страхом или какими-то капитулянтскими настроениями…

— А чем же? — прервал его Додев.

— Безвыходным положением, в котором мы оказались из-за отсутствия какой бы то ни было гибкости. Немцы проиграли войну…

Додев чуть поднял руку, моргнул несколько раз, наклонил слегка голову и тихо заговорил:

— Пеев, даю тебе честное слово, этот разговор останется в стенах этой палатки. Понимаю твою тревогу. Для нас было бы безумием упустить и последнюю возможность для спасения отечества. Могу дать совет не хуже, чем ты, командиру дивизии, но уверен, что и он, как я, пожмет плечами. Потому что и над ним довлеет воля самого высокого начальства. Известно ли тебе, что в Каире ведутся переговоры? Только бы бог был милостив к нашим священным вожделениям…

Но как только они расстались и Додев остался один перед своей палаткой, в его душе утвердилось глубокое убеждение, что ни бог, ни какие другие силы уже не в состоянии спасти их.

С востока с каждым часом все приближалась с тяжелым грохотом и подземным гулом огромная лавина войны.

Далекие и нестихающие пожары; обжигали мутный горизонт востока и севера. И этот тревожный свет с востока наполнял радостью сердца Марина, Ангела, Пени, Кутулы, Слановского и тысяч других солдат в полку, потому что они таили в своих сердцах надежду на то, что скоро увидят солдат Красной Армии.

Глава десятая

Известие о капитуляции Румынии нанесло тяжелый удар по надеждам на спасение даже самых отчаянных оптимистов.

Телефоны непрерывно звонили, но никто из начальства не давал точных указаний и распоряжений, потому что не было ясно, какие еще неожиданности принесут им следующие часы.

После бессонной ночи Цено Ангелов вошел рано утром в кабинет своего начальства. Тот только что переговорил по телефону с министерством. Предложил сигарету Ангелову и устало сказал:

— С румынами покончено.

— Теперь наш черед, — желчно просопел Ангелов.

— Сверху все еще идут указания, надо послать нарочного в Никопол.

— Зачем? — с досадой спросил Ангелов, глубоко убежденный, что никакие меры в этом безнадежном положении не могут спасти их.

— Надо следить, как будут уходить немцы и не предпримут ли русские попытку переправиться на болгарский берег. Хотя бы для нашей личной осведомленности эта мера имеет известное оправдание. Думаю, что необходимо послать человека посерьезнее. Что ты скажешь о Костове?

— Ничего не имею против, — развел своими короткими руками Ангелов, — но есть ли в этом смысл?