Наступление - Величко Нешков

Данчо Данев стоял на посту у края глубокого и сухого оврага, скрытый между, кустами боярышника и шиповника. За последние десять дней он пришел в состояние полного душевного равновесия. Еще до появления в отряде Йордана он почувствовал, что с него, по крайней мере на какое-то время, сняты все подозрения. В эти дни он не раз упрекал себя за проявленную слабость, которая чуть было не стоила ему жизни. Но в эту теплую и тревожную ночь, лежа на песке и до боли напрягая слух, Данчо чувствовал, что там, за хребтом, идет подготовка к наступлению: то доносился резкий рев мотора поднимающейся по крутому скату машины, то слышалось ржание коня или тонкий, осторожный свист. Когда наступала звенящая тишина ночи, было слышно, как между собой соревнуются кузнечики. Можно было наблюдать, как с усыпанного звездным порошком неба падала бледная звезда, оставляя за собой кривой светящийся след, и медленно исчезала, приближаясь к земле.

Это была ночь для мечтаний или раздумий, но для многих она станет последней ночью. Смерть подстерегала на каждом шагу любого. Она, как холодная тень, опутала землю. Кого она сделала своим избранником? Никто этого не знал. Каждый надеялся, что его она пощадит. И, может быть, только Данчо Данев пытался увидеть в эту ночь сквозь невидимую завесу будущих дней, недель и месяцев свою собственную судьбу.

Рядом с ним лежал Давидко, который этой весной взорвал немецкий военный эшелон. Его поймали, но он сумел убежать от полицейских. Все в отряде знают, что у них с Данчо почти одинаковая судьба. Счастливая случайность помогла обоим вырваться из лап палачей. Но только Данчо испытал силу и боль этой лжи, потому что хорошо знал, даже лучше, чем Цено Ангелов, тех людей, которые не подняли вверх руки, не сложили оружие, когда гитлеровцы рвались к Москве. А что можно было сделать с ними теперь, когда воздух был наполнен запахом пороха, когда приближалась Красная Армия!

Опять появилась жажда жизни. Она давала ему уверенность, что будущее предложит новые выгодные обстоятельства, что он загладит свою вину делами, достойными почета и уважения.

Давидко приблизил голову к его уху и тихо прошептал:

— Говорят, что мухи больнее всего кусают, когда чувствуют, что их смерть близка.

— Да, да, — прислушивался Данчо к приближающемуся реву какого-то автомобиля, — завтра у них земля будет гореть под ногами; если кто и уцелеет, будет помнить нас до конца жизни…

Как только рассвело, Чугун и Чавдар увидели на голых скалах холма, который поднимался за селом Зла-Река, силуэты нескольких конных, которые стояли неподвижно около десяти минут, осматривая окрестность вокруг себя, и затем исчезли за холмом.

Дорога к Балканам была отрезана самыми сильными и проверенными частями — жандармским батальоном «Эскадрон смерти», моторизованной ротой и артиллерийским полком.

Чугун выбрал для отступления противоположное направление — на север, к полю. Основной расчет его замысла заключался в том, чтобы вызвать сумятицу и панику в рядах противника. Перед Данчо Даневым и Давидко была поставлена задача проникнуть по дну сухого оврага глубоко в тыл с южной стороны и первыми вызвать панику, создавая впечатление, что именно в этом направлении партизаны пробиваются.

К семи часам утра с севера к ним стала приближаться цепь полковника Додева. С востока одновременно были подняты части полковника Цанкова. Туда Чугун послал человек десять, поставив их один от другого шагов на пятьдесят. И когда солдаты приблизились к ним шагов на двести — триста, повар отряда Мечо прицелился в одного офицера. Выстрелив, он увидел, как офицер подскочил, замахал руками, будто хотел что-то поймать, и упал лицом вниз. Цепь залегла, открыла беспорядочный огонь. Партизаны не отвечали. Полковник Цанков расценил это как партизанскую хитрость, поэтому дал команду минометчикам открыть огонь по голым холмам.

Именно в это время Данчо и Давидко бросили несколько гранат на левом фланге полка Цанкова, там, где был стык полка с жандармами и полицией. Подпоручик, который командовал ротой, изменил направление из-за сильно пересеченной местности, отошел еще дальше на юг. Пересеченная местность не давала ему возможности для точной ориентации. Как только его рота появилась на открытом месте, она была встречена сильным пулеметным огнем. Подпоручик послал донесение полковнику Цанкову, что, партизаны атакуют, и просил о помощи и содействии.

Полковник Цанков, командир артиллерии полка, доложил по телефону генералу Яневу, что группа численностью около сотни человек упорно продвигается в направлении расположения его полка.

Янев оценивал обстановку быстро и точно. Он был уверен, что партизаны на этот раз будут прорываться к Балканам. Это его предположение оправдывалось. Через открытое окно школы слышалась сильная беспорядочная стрельба. Его сердце лихорадочно билось. Он дал приказ преследовать партизан и выйти навстречу к жандармам, а дороги занять моторизованной полиции. В эти фатальные тридцать минут команды и распоряжения летели одни за другими.

Янев был в своей стихии. Он дал приказ Додеву поторопиться, ускорить ход, чтобы не потерять непосредственную связь с отступающими партизанами.

Батарея полковника Цанкова открыла огонь по своим же солдатам. Только теперь растерявшийся подпоручик, поступивший в полк недавно, после окончания военного училища, которое закончил всего несколько месяцев назад, понял, что допустил непростительную ошибку. Он впервые видел кровь и раненых, хрипло звавших на помощь.

Полковник Додев с самого утра не слезал с коня. Он объезжал цепь с одного конца до другого, подбадривая и воодушевляя командиров взводов и рот.

Его полк уже приближался к месту, где расположились главные силы отряда.

Чугун внимательно и терпеливо следил за движением солдат. Еле живые от усталости приползли Давидко и Данчо. Чугун крепко стиснул их руки. Он был глубоко благодарен им: они выполнили свой долг до конца.

Йордан выбрал для пулемета позицию на самом гребне хребта. Замаскировавшись и окопавшись с самого утра, он беспокойным взглядом обшаривал местность перед собой. От напряжения губы его потрескались. Время от времени он жадно глотал слюну.

Сзади к нему подполз Монка, запевала отряда.

— Когда появится на открытом месте, — показал Монка ему пальцем, — открывай огонь.

— Знаю, — опять сглотнул слюну Йордан.

— Что с тобой? — участливо спросил его Монка. — Что, душа в пятки уходит? Успокойся, браток. Они нас больше боятся, чем мы их.

Лицо Йордана искривилось в вымученной улыбке. Монка спустился с холма и побежал вправо, где должен был передать еще одно распоряжение от Чугуна.

Цепь крайней роты, которая держала левый фланг полка Додева, вышла на освещенную солнцем поляну.

Полковник Додев все еще оставался в котловине. Его конь был весь в пене.

— Поскорее, ребята, отстаете! — подгонял он солдат. — Слышите, что там происходит? Уничтожили их, нам ни одного не останется! Давай, давай поскорее! — ободрял он, а сердце его трепетало от радости и самых радужных предчувствий. Он надеялся, что операция дивизии увенчается полным успехом.

Цепь 3-го батальона осторожно вышла на открытую поляну. Теперь Йордан очень хорошо видел, что солдаты шли без желания, их перебежки были короткими. Где-то в середине цепи семенил полненький и немного сгорбленный командир 7-й роты. В полку он, как и Игнатов, славился своей жестокостью. Сейчас он оживленно жестикулировал, сердито отдавал какие-то команды.

Сердце Йордана как будто перестало биться. Он прицелился внимательно и спокойно, удивляясь собственному спокойствию. Палец его лежал на курке твердо и уверенно. Конец мушки застыл на груди командира 7-й роты. Он нажал на курок. Послышалась ровная и знакомая песня пулемета. Несколько гильз со звоном ударились одна о другую. Командир 7-й роты пробежал вперед, зашатался на подогнувшихся, как у пьяного, ногах и упал лицом вниз. Солдаты залегли на открытой поляне и открыли беспорядочную стрельбу.

Все происшедшее сильно встревожило полковника Додева. Он не ожидал с этой стороны какого бы то ни было сопротивления.

Пришпорив коня, он бросился на правый фланг, догоняя майора Пеева. Здесь, напротив его батальона, стреляли из легкого пулемета.

— Майор Пеев, поэнергичнее наступайте! Другие батальоны уже давно ведут бой! — сердито пытался он перекричать грохот винтовок и пулеметов.

А в середине цепи 2-го батальона поручик Игнатов с автоматом в руке шел впереди 2-й роты. Слановский и курсант Лило шли впереди своих взводов.

У бледного, ошеломленного, находившегося в полном душевном смятении Слановского в этот миг было, казалось, только одно сокровенное желание: пусть первая же партизанская пуля попадет в него. И как будто только Кутула с постоянным своим бормотанием и руганью напоминал ему, что не только он, но и десятки других шли сейчас против своей воли и желания.