Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах

— Затмение, — простонал глава дворцовый гадателей, падая на колени и утыкаясь лбом в пол, — невежественный слуга смиренно извещает государя — солнце сокрыто.

Чжучжэн смотрела на охваченных смятением родичей императорского дома и сановников, допущенных на торжество. На то, как Синьюэ становится бледнее тофу под всеми своими румянами. Как оцепеневшая Шучун прикрывает свой пока еще плоский живот рукавами одежд. Как, не в силах совладать со своими чувствами, император Чжэнши медленно поднимается с трона.

Темнота заполняла огромный зал, растекаясь по нему, как пролитая тушь по бумаге, и огни, которые в спешке зажигали на своих пальцах заклинающие, едва справлялись со сгущающимся мраком.

«Что вам еще нужно? — хотелось закричать Чжучжэн, — какой еще знак убедит вас, что это дитя — предвестие горя? К какому предупреждению вы прислушаетесь?»

Так и не отправленная в полет стрела запада переломилась в сжатом кулаке принца Шэньгуна.

— Что это значит, — голос Чжэнши, перекрывший шелест подавленных вздохов, перекатывавшихся по залу, был совсем негромок. В нем не слышалось ни гнева, ни удивления. Чжучжэн знала, что именно это и является свидетельством запредельной ярости, охватившей Чжэнши.

Затмение солнца в день оглашения беременности невестки императора. Никто в Цзиньяне не сочтет это добрым знаком. С мстительной радостью Чжучжэн смотрела на то, как миг великого торжества Моу оборачивается прахом.

— Невежественные слуги смиренно молят государя внять словам! — гадатели простерлись ниц. Еще несколько мгновений назад эти люди предвкушали щедрую награду — четырехкратно превышающую награду за весть об ожидании девочки, — а теперь молили о снисхождении из-за того, что не смогли предсказать затмение… так истинными ли были их вести о том, что дитя во чреве Шучун является мальчиком?

— Все знаки указывали на благоприятнейший день.

Чжэнши сдвинул брови. Совсем немного, но этого было достаточно, чтобы привести в ужас все, присутствующих в зале Вознесенного Сокола. Когда император показывает свои чувства… значит, они слишком сильны. Гадателей наверняка будут с пристрастием допрашивать — не таили ли они дурного умысла, назвав день злого знамения благоприятным.

— Небеса в своей суровой мудрости послали нам знак в этот счастливый день, — совладав с собой, Чжэнши опустился обратно на трон, — за празднествами и повседневными радостями нам не следует забывать о неотвратимости Шестой Эпохи. Так пусть же ни одно наше слово, деяние и помысел не лягут на темную чашу весов, не ускорят тем ее приближение и не омрачат будущее нашим детям, что готовятся войти в мир. Мы смиренно и с благодарностью принимаем знак Небес и призываем наших подданных укрепить сердца, следуя по пути добродетели.

Пока он говорил, мрак, заполнявший зал, начали светлеть и рассеиваться. Закрывшая солнце тень отступала, возвращая миру сияние дня.

Чжучжэн склонилась вместе со всеми, почтительно слушая взвешенную торжественную речь государя. Чжэнша умел властвовать над ситуацией. Вот и сейчас сумел сгладить смятение людей своей речью. Но сплетня в народе, темный слушок о неугодности плода Шэньгуна… они останутся. И если не пожалеть серебра — умолкнут не скоро. Может быть, это подтолкнет Чжэнши к тому, чтобы наконец открыто объявить Шэнли наследником?

Чжучжэн прикрыла глаза и вознесла короткую горячую молитву Небесам.

* * *

«Мне страшно», — в очередной раз подумала про себя Юн Лифэн, вдевая нитку в иголку.

На нежно-розовом шелке распускались цветы дикой орхидеи. Оставалось вышить еще восемь, чтобы полностью завершить работу. Но сейчас сосредоточиться на вышивке никак не получалось. Стежки ложились неровно, вынуждая распускать их вновь и вновь. Если так пойдет и дальше, то исколотая иглой ткань просто придет в негодность, и весь труд последних месяцев окажется загублен.

Затмение внушило глубокий страх Юн Лифэн, но не только оно было причиной охватившего ее беспокойства. Дядя, советник Юн, порой беседовал в кругу семьи о своих делах, и Юн Лифэн не удаляли под предлогом того, что такие темы неприличны для девичьих ушей. Из этих бесед она почерпнула достаточно, чтобы смотреть в будущее с тревогой. Возможно, девице вроде нее и следовало бы побольше думать о цветах и нарядах, а не о делах державы, но эти дела напрямую касались семьи, к которой она принадлежала.

Противостояние государыни императрицы Синьюэ и сиятельной госпожи Чжучжэн становилось все острее. Скоро Моу и их сторонники вцепятся в горло более слабым Яням, не желая уступать даже толику власти и влияния. А дядя… советник Юн всегда был другом Янь Чжучжэн, и это знали даже самые мелкие писцы в канцеляриях.

Юн Лифэн не могла не тревожиться за будущее дяди, его супруги и своих кузенов. После того, как отец безвременно скончался, а матушка, овдовев, утратила всякий интерес к земному и удалилась в храм, они были для Юн Лифэн единственными родными людьми. Возможно, что госпожа Юн, щедро благословленная сыновьями, всегда желала иметь дочь — с такой радостью приняла она племянницу.

Еще одной причиной тревог был одноглазый садовник Хоу. Дядя Юн держал этого человека на службе вопреки недовольству жены. Юн Лифэн догадывалась, чем тот вызывает неприязнь у тетушки. Садовник Хоу был некрасив — высокий, сутулый, с темным и морщинистым, как кора дерева лицом, а его левый глаз затягивало тусклое бельмо. Такой уродливый облик не мог не оскорблять взора госпожи Юн, дамы воспитанной и утонченной. А разговоры служанок о том, что садовник Хоу умеет гадать, вызывали у нее сильнейшее раздражение. Однако сад стараниями Хоу был прекрасен, а сам садовник старался не попадаться хозяйке на глаза. Юн Лифэн не раз слышала, как советник Юн объясняет сыновьям, что не собирается увольнять такого мастера только потому, что тот некрасив лицом, а пустоголовые служанки болтают вздор о гаданиях.

Однако в садовнике Хоу и правда было нечто необычное. Юн Лифэн хорошо помнила, как вскоре после прибытия в дом дяди играла у пруда и впервых увидела его. Садовник тогда долго смотрел на нее единственным глазом, странно прищурившись. А потом вдруг поклонился со словами:

— Почтительно приветствую будущую властительницу!

Сначала Юн Лифэн обиделась, думая, что уродливый садовник над ней насмехается. С ранних лет она знала, что ее судьба отмечена несчастливым знаком — хромоногой девице не войти во дворец ни невестой императорского родича, ни наложницей, ни придворной дамой, поскольку в доме Сына Неба не должно быть ничего, имеющего изъян. Даже в женихах не стоит быть чрезмерно разборчивой — не так уж много найдется людей, готовых ввести в дом увечную жену. Счастье, что она родилась в знатной и богатой семье, и ей не придется идти за первого встречного или оставаться