Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах

— Я буду считать дни, — искренне произнесла она, не скрывая охватившего ее волнения, — смиренно прошу дядю передать сиятельной госпоже Чжучжэн мою горячую признательность за добрую заботу о моей скромной судьбе.

Звучало донельзя фальшиво — но именно это она и должна была сказать. Впервые Юн Лифэн настолько полно могла оценить полезность привитых ей манер. И впервые использовала их как маску, скрывающую чувства от самых близких людей.

Вышивка с орхидеями, кажется, так и не будет закончена. Теперь ей нужно не теряя времени вышивать пояс, который на помолвке нужно преподнести будущему мужу. Лучше бы садовник Хоу не морочил ей голову туманными словами о судьбе, а предсказал то, что действительно случится. Тогда она хотя бы не чувствовала себя настолько растерянной.

Глава 12

Оглушительный раскат грома расколол небо над столицей Данцзе, разбудив Линя Яоляна. Открыв глаза, он не сразу понял, что находится в своей спальне в усадьбе в Шэньфэне.

Линь Яолян тряхнул головой, разгоняя остатки сонной мути. Сон нельзя было назвать тяжелым или кошмарным, но он был донельзя путаным. В нем перемешались сломанные конские подковы и ржавые наконечники стрел, отчеты для военного ведомства, жемчужные бусы матушки, порванные им в пятилетнем возрасте и струящиеся сквозь пальцы сверкающие черные женские волосы.

Искать в этом сне хотя бы малейший смысл было бесполезно. Линь Яолян глотнул шиповникового отвара из чаши у изголовья и опустился на ложе, прикрыв глаза ладонью.

Над Шэньфэном бушевала очередная гроза. В этом году их было больше, чем обычно, и каждая отличалась небывалой яростью, но не всякая приносила с собой дождь. А вот злосчастный Милинь, если верить приходящим слухам, и дожди, и грозы с самой весны обходили стороной. Словно некая сила отводила тучи от изнемогающего маленького княжества. Его жители в отчаянии пытались бежать со ставшей вдруг проклятой земли в Данцзе или Цзиньянь, но соседи закрывали свои рубежи, не желая впускать тех, кто мог принести с собой заразу… и, быть может, гнев Небес.

Об этом говорили все чаще, пусть и с оглядкой. Что дурные поступки и наполненные нечестием людские сердца переполнили меру снисхождения. Что Небеса уже карают Милинь за преступления, которые его князья и жители скрывали ото всех на земле, но не смогли укрыть от взора небожителей. Что случившееся с княжеством это грозное предупреждение для всех. Что, быть может, еще не поздно отвратить наступление Шестой Эпохи, если вспомнить о благочестии и законе.

Говорили о том, что заклинающие и гадатели со все большим трудом находят благоприятные дни для того или иного дела. Что даже отверженных варваров в западном Юе не обходят стороной несчастья. Что все чаще гадателей поражает сумасшествие, словно им открывается нечто настолько тяжкое, что разум не выдерживает. Что первый советник Ши окончательно потерял стыд перед людьми и страх перед Небом и прикладывает вверенную ему на хранение печать к грамотам по своему усмотрению, как если бы был государем. Что соль дорожает из-за того, что в Хэйлю море, выйдя из берегов, залило солеварни. И уж совсем тихо поговаривали о том, что государь Сянсин слаб и утратил благодать.

За такие речи приходилось дорого расплачиваться и тем, кто болтал, и тем, кто слушал. Но остановить слушки не удавалось. Они ширились, как пожар в степи.

И это не могло не внушать тревоги Линю Яоляню. Обитающий под его кровом Дин Гуанчжи все еще был безумен. Но что, если когда к нему вернется рассудок, дело повернется так, что Линю Яоляну придется своими руками выдать человека, жившего под его кровом, на расправу лишь за то, тот был учеником покойного наставника Цюэ? Думать об этом было противно. Не думать же не получалось.

Сквозь грохот грозы пробивался еще какой-то шум. Поначалу Линю Яоляну показалось, что это звуки отдаленной битвы. Битва в Шэньфэне? Эта мысль показалась абсурдной. Однако шум не стихал. И подобно тому, как это не было отзвуком дальней битвы, это не было и шумом пришедшего с грозой ливня.

Он отбросил одеяло, подошел к двери и, запахнув плотнее ночные одежды, вышел на террасу, опоясывавшую второй этаж дома.

Ветер, колыхнувший его волосы, принес запах дыма. Не запах очагов для готовки пищи и обогрева домов, что привычно поднимался над городом. Это был горький горячий запах гари.

Шэньфэн горел. Северные и центральные кварталы полыхали жарким огнем, раздуваемым порывами ветра.

На то, чтобы одеться, Линю Яоляну потребовалось совсем немного времени. Как и жившим в усадьбе солдатам, что составляли его свиту.

— Оу, к Нину Инъюю. Пусть моим именем поднимает солдат в лагере и ведет в город тушить огонь. Оружие без надобности. Ведра, веревки, багры… он знает, что брать.

Гонец по-военному коротко поклонился, не тратя времени на церемонии. Линь Яолян странным образом чувствовал некое облегчение. Не надо было барахтаться в словах перед министрами и учеными. Не нужно было ждать хоть какого-то дела. Сонная одурь улетучилась без следа, и голова была ясной, как в сражении.

Уже взлетая в седло Белоногого, он заметил стоящую на пороге выделенного им флигеля девицу Дин. Бледная, как луна, она обнимала за закутанные в одеяло плечи брата, который тревожно крутил головой и шевелил губами. Видимо, что-то бормотал, но на таком расстоянии этого было не разобрать. Ночное оживление в усадьбе подняло их из с постели и встревожило.

— Мы на правом берегу, — зачем-то бросил Линь Яолян, — через Куэ огонь не сможет перекинуться.

Кварталы правого берега уже были охвачены тревогой, но паники не было. Здесь готовились, на всякий случай поливая крыши и ограды водой. С беспокойством вглядывались в зарево за рекой Куэ.

Первых спасающихся от пожара беглецов они встретили на мосту. Это были те, кто решил не бороться за свое имущество, предпочтя спасение жизней — в основном бедняки, чей скарб умещался в узлах за спиной и на маленьких ручных тележках.

Ужас городского пожара ждал их на другой стороне реки Куэ. Тесно стоящие друг к другу дома превратились в огненные стены, сжавшие улицы с двух сторон. Восточный ветер раздувал пламя, гоня его к еще нетронутым кварталам. Легко, словно играючи, огонь диким зверем подползал к новому дому, и, лизнув стены пару раз, с ревой охватывал новую добычу, будто насмехаясь над попытками людей остановить его, поливая крыши и стены. С шумом падали горящие бревна. Из огня доносились пронзительные вопли людей, пойманных в ловушку.

— Матушка!

— Стоять!

Белоногий,