Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему - Евгений Викторович Бульба

Будда Шакьямуни, живший на 100 лет раньше Платона, говорил, что альтруизм и сострадание – части человеческой природы и что справедливость включена в наше бытие как проявление закона кармы.

Дэвиду Юму и Адаму Смиту были близки взгляды Будды, хотя вряд ли они знали об этом. Их мнения по данному вопросу сходились хотя бы потому, что они были друзьями. Этих достойных джентльменов можно считать европейскими оппонентами последователей Платона. Юм и Смит полагали, что человеческая природа эмоциональна и эмпатична. Дэвид Юм считал познание человеческой природы своей главной задачей. Путем длительных размышлений и рефлексии он обнаружил, что разум, пытаясь ответить на вопросы о собственной сути, сам себя блокирует и заводит в тупик. Скепсис относительно возможностей ума привел Юма к выводу, что основой морали является человеческая природа, которой нужно уметь доверять. Юм обнаружил, что поведение определяется устойчивыми «впечатлениями», которые относятся как к внешнему миру, так и к рефлексии. Соответственно, личность – это поток «впечатлений», которые только в малой степени поддаются разумному контролю: «Разум является и должен быть только рабом страстей и никогда не может претендовать ни на какую иную роль, чем служить и повиноваться им».

Юм определял человека как общественное существо и допускал, что моральные нормы возникают как переживания. Он заметил, что нравственные поступки мгновенно пробуждают в нас приятные переживания и наоборот. Также и наблюдение за отвратительным поступком мгновенно переполняет нас гневом к негодяю и сочувствием к жертве. Юм считал, что справедливость – культурное качество, но доброта и великодушие – естественные. Этот вывод касался скорее контекста терминов, и поскольку Юм не считал разум первичным фактором и, с другой стороны, определял милосердие врожденным, то очевидно, что справедливость спонтанно должна была корректироваться милосердием. «Моральные чувства столь укоренены в нашем строении и душевном складе, что, не уничтожив полностью человеческий разум болезнью или безумием, нельзя искоренить и уничтожить их…».

Современные исследователи, несмотря на обилие экспериментальных возможностей, недалеко ушли в этом вопросе.

Происхождение справедливости обсуждалось и аргументировалось… Диспут шел по кругу и повторялся в новых терминах, но со старым содержанием, к примеру: критерии справедливости спущены свыше, пришли из рассудка или являются частью внутренней сути…

Древний спор разрешился недавно – яркое свидетельство того, как извечные «чисто философские» вопросы решаются прозаичным научно-экспериментальным способом. Ближе к нашему времени проблема выкристаллизовалась в вопрос: справедливость рассудочна или рефлекторна (первично эмоциональна). Эта часть диспута касается механизма справедливости, но, поняв механизм, легче искать происхождение. Американские нейрофизиологи поставили эксперимент, в котором испытуемые делали моральный выбор между справедливостью и эффективностью. Например, люди делали реальное пожертвование в фонд помощи голодающим детям и потом принимали ряд решений об использовании этих средств. В одном варианте средства расходовались справедливо, но в силу объективных причин значительная часть терялась. В другом случае распределить помощь можно было неравномерно (то есть несправедливо), но без потерь. Во время обдумывания мозговая активность регистрировалась с помощью ФМРТ. Исследователи пытались выделить участки мозга, ответственные за эффективность, справедливость и условную пользу (результат). Можно было бы ожидать, что решение об эффективности принимается при активации зон мозга, отвечающих за логику, а решение о справедливости рождается при активности эмоциональных структур; решение о пользе могло вызвать одновременную активность. Существовала и масса других вариантов, отражающих борьбу эмоций и разума. Оказалось же, что для каждого из этих процессов существует свой отдельный участок и все эти участки относятся к областям эмоциональной активности. Рассудок принимал участие во всех случаях, но не был ведущей силой. Все варианты решений порождались и диктовались эмоциями. Человек взвешивал три эмоциональных решения, и рассудок помогал выбрать между ними. Получается, что речь не идет о том, что в моральной дилемме первично – логика или чувство. Рассудок изначально находится в роли обслуживающего персонала. Он может тем или иным образом подкорректировать решение, но исходные выборы эмоциональны, итог подводится на основе эмоций. Тысячелетний постулат о борьбе рассудка с эмоциями оказался некорректен – рассудок не борется, он обслуживает!

Человеческое стремление к справедливости порой действительно выглядит совершенно иррационально. Самой известной иллюстрацией этого утверждения служит простой эксперимент «Ультиматум». Двоим анонимным испытуемым, сидящим в разных комнатах, объявляют, что им дадут на двоих 100 фунтов. Распределяет деньги первый – он решает, сколько получит каждый. Второй никак не может повлиять на решение – фактически его ставят перед ультиматумом: 90 – мне, 10 – тебе. Второй может согласиться или отказаться, но если он отказывается, то деньги теряют оба. Испытуемые не знают, кто их партнер: это человек, которого они никогда не видели и никогда не увидят. В этой ситуации любая сумма – подарок. Но справедливость иррациональна – люди почти всегда отказываются брать 10 или 20 фунтов. К нашей чести можно отнести, что так же редко предлагаются маленькие доли – чаще всего первый делит пополам. Даже очень бедные и голодные люди редко соглашались на несправедливое распределение. Казалось бы, человек выбирает между двадцаткой и нулем – что тут непонятного? Логичным кажется выбор – не пошевелив пальцем, получить двадцатку. Но… только не в случае, когда попрана справедливость!

Почему наше стремление справедливости настолько сильно, что становится иррациональным и способно преодолеть инстинкт самосохранения? По-видимому, это врожденный защитный механизм, который защищает альтруистов от безнаказанной эксплуатации. У всех общественных животных есть защита от нахлебников.

Собственно, появление многоклеточности было спровоцировано вечным соревнованием между кооператорами и эгоистами. У одноклеточных, колоний, моллюсков и насекомых есть свои способы защиты от паразитов. Но чем сложнее отношения между кооператорами, тем изощреннее паразиты и тем сложнее становятся механизмы защиты. Если у одноклеточных защитой становилась новая мутация, а у колоний – защита чаще химическая, то у многоклеточных появился новый способ – поведенческий. Иными словами, альтруисты приобрели возможность защищаться не в следующих поколениях, а сразу – им теперь не нужно ждать «светлого будущего», чтобы восстановить справедливость.

У многих общественных насекомых рабочие особи сохраняют способность размножаться, однако не делают этого. Безусловно, это инстинкт: если ты не королева, то и размножаться тебе не положено. Мы считаем аксиомой, что альтруистические инстинкты насекомых – это глубокая колея, выбраться из которой невозможно. Однако наблюдения показывают, что иногда «непорядочные» рабочие откладывают собственные яйца, которые распознаются и уничтожаются «охраной» – особями, следящими за гнездом. Немецкие энтомологи заинтересовались этим парадоксом, и оказалось, что у ос и пчел эти проявления напрямую зависят от строгости контроля. Рабочие проявляют больше эгоизма там, где