Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему - Евгений Викторович Бульба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме всего прочего, человек в ходе этой внутренней борьбы выработал сложную систему культурного наследования, которая сама по себе неоднородна и внутренне конфликтна и вдобавок периодически конфликтует с биологическими программами, которые также простотой отнюдь не отличаются. Получается, что то, что создавалось как утилитарный механизм, стало противоречить своему предназначению. Думаю, окинув взглядом весь этот винегрет человеческих сложностей, мы захотим хоть как-то его упростить ради понимания.
• Наша первая встреча с процессами, ведущими к альтруизму, случилась очень рано. Совсем рано. В тот момент, когда каждый из нас был просто оплодотворенной яйцеклеткой в матке своей мамы. Яйцеклетка начала делиться, и каждая новая клетка не пускалась в независимое плаванье, а оставалась в колонии и специализировалась. Наши альтруистичные клетки соглашались не размножаться, а становиться специализированными тканями – нервами, мышцами, скелетом, кожей… Этот этап характерен для одноклеточных и колоний.
• С ранних лет и до глубокой старости мы испытываем иррациональную привязанность к родным: детям, родителям, братьям-сестрам, племянникам… На том основании, что «это наша кровь», мы готовы им прощать самые отвратительные проступки и поддерживать в ситуации, когда они неправы. Мы фетишируем родительскую любовь, которая, как правило, слепа, и готовы в любой момент, даже по надуманному предлогу, ринуться на защиту своего чада. Всего пару столетий назад мы были бы готовы включиться в кровную месть. Мы готовы беспокоиться о своих детях, даже если они отнюдь не паиньки. Если у нас нет собственных детей, то мы тянемся к племянникам и дальним родственникам. Мы чувствуем смутное осуждение к тем, кто разрывает родственные отношения, пусть даже и вполне оправданно. Так в нашем сознании проявляется родственный альтруизм. Этот вид альтруизма еще называется родственным отбором, и в эволюции он появляется у общественных насекомых.
• С подросткового возраста мы стремимся принадлежать к какой-нибудь группе – уличной банде, спортивной секции, группе музыкальных фанатов… Нам нужны «свои». С возрастом эта группа меняется, но стремление остается. Развитой человек придумывает массу возвышенных поводов, чтобы объяснить свою преданность группе. И чем более развит человек, тем благороднее мотивы и обширнее группа. Преданность уличной банде меняется на национализм, патриотизм, профессиональную группу, религию, любовь к родному городу или родине, борьбу с угнетателями… Но в основе столь благородных объединений все равно лежит достаточно мрачное качество – групповой альтруизм, основанный на групповом отборе. У людей групповой альтруизм получил название парохиального, он и вынуждает искать свою группу. Но для единения нужны «чужие», групповой отбор работает только в условиях борьбы с другими группами, а значит, приводит к братской любви с единоверцами, а также к межрелигиозной розни; патриотизму и иррациональному одобрению агрессии собственной страны, следовательно, к войне; преданности нации и ксенофобии, солидарности с трудящимися и классовой борьбе с теми, кто немного богаче… Групповой альтруизм наслаивается на родственный и появляется у стайных позвоночных.
• Мы готовы быть альтруистичными по отношению к людям, не принадлежащим к нашей родне и группе. Мы готовы быть, как нам кажется, действительно альтруистичными. Но при этом обидимся, если нам не ответят тем же, и не простим неблагодарности. То есть наш действительный альтруизм слегка отдает меркантильностью. Однако у него есть одна замечательная деталь – чувство справедливости, развернутое как к окружающим, так и к нам самим. Оно не позволяет нам быть как эгоистичными, так и глупо альтруистичными. Так работает взаимный (реципрокный) альтруизм, который описан у общественных птиц и млекопитающих.
• Мы способны искренне сочувствовать чужому горю – это эмпатия. Она развивалась как средство ускорить обучение, но ее побочный эффект оказался замечательным приобретением – мы способны сопереживать. Эмпатия есть у некоторых млекопитающих и птиц.
• Мы искренне беспокоимся о своей репутации. Порой настолько, что из молодых эгоистов с течением лет постепенно превращаемся в истинных альтруистов. Репутация появляется у приматов.
Отследив развитие альтруизма, приходим к выводу, что биогенетический закон распространяется и на поведенческие характеристики: в своем развитии мы повторяем все этапы становления альтруизма начиная с одноклеточных.
По непредвзятом размышлении получается, что мы гордимся тем, в чем нет ничего особенного. Так, в беззаветной заботе о семье нет никакой доблести – ею обладают даже насекомые. Это нормальное, запрограммированное поведение. И уж тем более нет поводов кичиться принадлежностью к какой-нибудь группе – гордость за свою семью, город, нацию, оказывается, имеет мрачные корни. Мы гордимся своей командой, страной, религией и в этом нет ни йоты личной заслуги – то же самое чувствуют все. Во всем этом нет ничего сколько-нибудь «нашего». Это шепчут в подсознании врожденные склонности. Наша искренняя убежденность в том, что мы принадлежим к единственно истинной религии, – всего лишь проявление примитивного группового альтруизма, она одинакова у фанатов всех религий.
Однако есть и хорошая новость – мы биологически настроены на сопереживание и сотрудничество. Мы рождаемся способными сопереживать и проявлять как эгоизм, так и альтруизм. У кого-то от рождения больше способностей к эгоизму, у кого-то – к альтруизму, но все мы имеем врожденные способности к обоим этим стремлениям. Развиваясь и взрослея, мы можем превратиться из маленького эгоиста в идеального альтруиста и наоборот.
Итак, в любом сообществе живых организмов, будь то бактерии или приматы, проявляется две тенденции: сотрудничество и паразитизм. По мере усложнения организмов партнерство принимает все более сложные формы. У стайных млекопитающих и птиц партнерство вышло на новый уровень – оно стало частично «культурным», а не исключительно генетическим. Эти животные обучают свой молодняк правилам поведения, вдобавок у них развилось чувство, облегчающее обучение, – эмпатия. У высших приматов сотрудничество, соединенное с эмпатией, приводит к такому уникальному чувству, как сопереживание, сострадание. Человек, пожалуй, наиболее сотрудничающий вид животных, смог формализовать правила сотрудничества – он создал моральные нормы, опирающиеся на врожденные качества: стремление к справедливости, альтруизм, сострадание…
А что на другой тарелке?
Современная наука – в частности квантовая физика и неврология – предлагает людям, живущим в XXI веке, подход
