Ярость огня - Розария Мунда

Настороженный Пэллор сидел смирно, словно охранял вылупившегося детеныша. Я слышал ее дыхание, потому что во время всплеска эмоций все чувства обострялись до предела, и ощущал ее запах. Едва заметный аромат страха.

– Ли?

Подняв глаза, я вдруг вспомнил своих родителей и тут же попытался сохранить в памяти то, что видел перед собой сейчас: Энни, сидящая на спине Пэллора. Черный шелк струился по серебристой чешуе, рыжие кудри пылали в темноте, а светлый овал ее лица был обращен ко мне, и я почувствовал ее доверие. Когда мама присоединялась к отцу на Алетее, родители всегда пребывали в приподнятом настроении, но только теперь я понял невероятную трогательность сего момента. Глядя на Энни и Пэллора, мне казалось, что я видел перед собой нечто безупречное.

Я поставил ногу в стремя и взобрался на Пэллора у нее за спиной.

Она немного успокоилась, прижимаясь ко мне, и я одной рукой обхватил ее за талию под накидкой. Выбравшись из водоворота наших общих с Пэллором эмоций, я ласково пробормотал ей на ухо хриплым голосом:

– Призови Аэлу.

Аэла следовала за нами, когда мы плавно вылетали из Огненной Пасти и когда поднимались выше, отчего Энни так резко выдохнула, что я почувствовал, как вздрагивают ее выступающие тазовые кости. Последствия скудного продовольственного пайка, которые хорошо скрывала униформа, и меня вдруг охватила гнетущая тревога, а в памяти всплыли воспоминания о нашем детстве в приюте. Там я научился ненавидеть голод, но больше всего то, как именно выглядел голод. Научился тому, что иногда важнее видеть, как ест кто-то другой.

Свои лучшие стороны я раскрыл благодаря Энни.

– Ты в порядке?

Энни так сильно стиснула мою руку, что я перестал чувствовать ее.

– Думаю, мне больше нравится летать на моем драконе.

Я расхохотался. Энни удивленно обернулась ко мне:

– Что?

– Просто такое… сравнение не могли себе позволить женщины из моей семьи.

Я уже во второй раз за сегодняшний вечер как идиот говорил о своей семье. И снова Энни была абсолютно спокойна. Ее пальцы нащупали мою ладонь и сжали ее, а я чуть сильнее обхватил ее за чересчур узкую талию, прижав к себе.

Мы поравнялись с Крепостью. Солнце садилось за горизонт, а слоистые облака, укутавшие небо в плотную темную накидку, разрывались в клочья в огненном мареве заката. Река золотой лентой вилась внизу, крыши домов Яникула и прилегающих районов сияли. Солнце было уже совсем низко над горизонтом, а потому крылья Пэллора и Аэлы подсвечивались снизу, блистая в затухающем свете. Энни снова судорожно вздохнула, и я знал, что это не от страха, а от внезапного ошеломляющего восторга.

Она перевела взгляд на север, где яркие красные полосы медленно темнели, окрашиваясь в фиолетовый, а затем в темно-синий цвет в месте встречи горизонта с морем.

– Я постоянно смотрю, не возвращаются ли они.

Крисса и Дак. Но мы были единственной парой с драконами в небе. Я не смог придумать толкового ответа, чтобы мои слова не давали ложных надежд. Возможно, они вернутся сегодня вечером или завтра утром на рассвете. А о бессонных ночах, когда мы оба лежим и смотрим в потолок, думая, а что, если они не вернутся, не стоило и говорить.

– Готова к спуску?

Энни кивнула, крепче вцепившись в мою руку, и мы прижалась к спине Пэллора. Раскинув крылья, он начал стремительное снижение. Нижний берег предстал перед нами, по одну стороны которого виднелся Военный Колледж, а по другую – Лицей, после чего мы выровняли траекторию и, мягко вращаясь, опустились на подъездную дорожку напротив Лицейского клуба, за университетскими стенами. В это время года плющ, обвивающий известняковые стены, окрасился в бледно-красный.

Я соскользнул со спины Пэллора и помог Энни спуститься, а затем подозвал к себе привратника с едва сдерживаемым чувством удовлетворения, потому что все это – кареты, подъезжающие к крыльцу в сумерках, великолепные платья под накидками, смех, срывающийся с губ с облачками пара, – напомнило мне мир, который я знавал в детстве. Однако сегодня вечером, оказавшись здесь со своим драконом и ведя под руку Энни, я наконец-то понял сияющую улыбку моего отца, когда все только начиналось.

– Мы сами отправим их в конюшню, Барт, не беспокойся, – сказал я привратнику.

Лицей был возведен Атреем после Революции, а его каменные конюшни были созданы специально для драконов-стражников и сегодня впервые будут использоваться по своему назначению. Итер и Маурана уже разместились в двух самых больших стойлах, построенных для драконов-грозовиков. Аэла и Пэллор вдвоем метнулись в третье стойло и начали выписывать круги в его дальнем конце, согревая каменный пол небольшими вспышками пламени и радуясь уютному полумраку. Энни, ухватившись рукой за дверцу, остановилась, глядя, как эти двое сооружают себе гнездо, и ее лицо смягчилось.

Пэллор и Аэла едва ли обратили внимание на нас и на то, как закрылось на задвижку стойло. Прежде чем мы вошли в клуб, Энни снова взяла меня под руку. Лакей сопроводил нас на верхний ярус, где будет проходить Праздник Четвертого Ордена. Ступив на лестничную площадку, я поднял глаза и увидел гобелен, украшающий площадку второго этажа.

Когда-то он принадлежал моему отцу.

ЭННИ

Мои щеки по-прежнему пылали после полета, удовлетворение Аэлы и Пэллора волнами накатывало на меня, и потому я не сразу заметила, что Ли вдруг застыл на площадке второго этажа Лицейского клуба, совсем немного не дойдя до того места, где проходила вечеринка.

Подняв глаза, я уставилась на тускло освещенный гобелен на стене. На нем были изображены западные скалы Каллиполийских гор, а на одном из самых высоких утесов – особняк с видом на море. Ли протянул руку и коснулся нитей, которыми была вышита одна из самых нижних волн.

– Как…

Прищурившись, он посмотрел на маленькую металлическую табличку внизу:

Фархолл, резиденция Дракара Дальнего Нагорья

Владение Грозовых Бичей

Передано во временное пользование от поместья Митрайдс

Когда до меня дошло, что это значит, мне немного поплохело. Это была фамильная картина Ли. А теперь она висела, всеми забытая, на лестничной площадке Лицейского клуба.

– Это принадлежит Доре, – выдохнул Ли.

После Революции имущество, принадлежавшее драконорожденным, несколько месяцев распродавалось на аукционах. То, что продать не удалось, получили приспешники, преданные режиму, а оставшееся вошло в Революционную коллекцию. Одно дело, знать об этом, и совсем другое – смотреть на один из предметов искусства вместе с юношей, которому когда-то принадлежала эта вещь, и видеть его лицо, пока он изо всех сил старался понять, что происходит. А то,