Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра

Девушка осталась одна. Рядом с ней невидимая фигура ее любящего отца безутешно плакала, не имея возможности помочь обожаемому кусочку своего сердца, своей Маргарите, которая для него мысленно была такой же белокурой и красивой, как в невинности семи лет… Но, как это случилось с ее братом Альбино, несчастная девушка спрятала залитое слезами лицо в ладонях и, сидя в углу, болезненно вспоминала мрачные дни своей короткой и полной происшествий жизни.

Маргарита открыла шлюзы мыслей, и волны острых воспоминаний хлынули потоком, показывая отцу длинную Голгофу несчастий, которую она прошла с того рокового дня, когда он стал преступником перед Провидением, сбежав от долга жить, чтобы защищать ее и сделать из нее честную женщину, полезную обществу, семье и Богу. Он слышал ее, словно она говорила вслух. По мере того как укреплялись несчастья бедной сироты, усиливались разочарование, удивление, неутешное горе, которое разрывало его сердце, как кинжалы, отнимая жизнь. Он упал на колени у ног своей несчастной младшей дочери, сложив руки в мольбе, в то время как его душа рыдала конвульсивно, а дух сотрясался от травматической дрожи.

И в этом униженном положении вины Иероним получил высшее наказание, которое последствия его неудачного самоубийства налагали на его совесть.

Вот краткое изложение драмы, пережитой Маргаритой Сильвейрой, столь распространенной в современном обществе, где ежедневно безответственные отцы дезертируют от священной обязанности быть проводниками семьи, а тщеславные и легкомысленные матери, не заботясь о своем долге, теряют добродетель из-за нездоровых страстей, облегченных развращением нравов:

Оставшись сиротой без отца в семь лет, белокурая и красивая девочка, хрупкая и нежная, как цветущая лилия, выросла в нищете, среди бунтов и непонимания, рядом с матерью, которая, привыкшая к излишествам своей гордости и тщеславия, никогда не смирилась с финансовым и социальным упадком, вызванным трагическим исчезновением ее мужа.

Зульмира занялась проституцией, тщетно надеясь таким предосудительным способом вернуться к своему прежнему положению. Она втянула свою неопытную дочь в грязь, которой была запятнана сама. Беззащитная и не знающая о жестоких кознях порочной среды и привычек, окружавших ее, девушка вскоре поддалась козням зла, хотя ее природная сущность не имела таких склонностей. Упадок наступил так же быстро, как и позорное падение.

Изнурительная работа и Рибейрская набережная с ее рынками предоставили им и ее матери средства для преодоления мучений голода. Зульмира занималась поручениями, различными продажами, не всегда честными сделками, обычно используя для их выполнения силы и привлекательную молодость своей дочери, которую она поработила, используя ее в своих собственных интересах. Бедная торговка рыбой, однако, чья внутренняя скромность не могла привыкнуть к горечи этого отвратительного рабства, страдала от того, что не видела никакой возможности вырваться из жалкого существования, уготованного ей судьбой. И, необразованная, неопытная, робкая, она не знала, как действовать в свою защиту, оставаясь покорной мрачной ситуации, созданной ее собственной матерью. Как и Альбино, она тоже думала о своем отце, чувствуя в глубине сердца его невидимое присутствие, и прошептала, угнетенная и тоскующая:

— Как же мне не хватает тебя, дорогой и любимый папа!.. Я так часто вспоминаю о тебе!.. и мои несчастья никогда не позволят мне забыть твою память, такого доброго к нам… Сколько бед уберегла бы от меня судьба, если бы ты не сбежал от долга заботиться о своих детях до конца!.. Где бы ты ни был, прими мои слезы, прости зло, которое я невольно навлекла на твое имя, и сжалься над моими низкими несчастьями, помоги мне выбраться из этой ужасной среды, которая душит меня, не видя ни единого луча надежды!..

Это было максимумом того, что мог вынести узник Астрала… У него не осталось сил продолжать впитывать горечь страданий, вызванных в лоне его собственной семьи предосудительным поступком, который он совершил против самого себя. Слыша стенания несчастной дочери, которую он так любил, он почувствовал себя раненым в самую глубину своего отцовского сердца, где адские вопли раскаяния отзывались с силой, пробуждая в его духовных недрах невыносимую боль и искупительное чувство самого искреннего сострадания, которое он когда-либо испытывал.

В отчаянии от невозможности немедленно помочь несчастной дочери или хотя бы поговорить с ней, подбодрить ее утешением своего присутствия или дать совет, Херонимо еще больше усугубил свойственное ему безрассудство и предался галлюцинациям, полностью поддавшись безумию неприятия.

По едва заметному сигналу Рамиро де Гусмана подоспели копьеносцы. Они окружили его, защищая от опасности возможного побега, и быстро увели. Сострадая несчастьям юной Маргариты, Рамиро, который сам был отцом и имел горячо любимую, но еще более несчастную дочь, ласково приблизился и, положив руки ей на лоб, передал мягкие магнетические потоки, несущие утешение и ободрение.

Маргарита легла и глубоко уснула под отеческим благословением слуги Марии… в то время как самоубийца, мечась между "плачем и скрежетом зубовным", умолял позволить ему хоть как-то помочь своей так недостойно оскорбленной дочери. Обращаясь к нему энергично, чтобы позволить ему на мгновение прийти в себя, терпеливый проводник ответил:

— Довольно безрассудств, брат Херонимо! Ты дошел до предела непослушания и своеволия, которые мы можем терпеть. Неужели ты не хочешь понять, что ничего не сможешь сделать на благо своих детей, пока не обретешь необходимые для этого качества, которых тебе так не хватает?… Разве ты не понимаешь, что твои дети, борющиеся с суровыми испытаниями, неизбежно пошли бы по пути самоубийства, как и ты, если бы ты оставался рядом с ними, влияя на их беззащитные чувства своими губительными вибрациями, поскольку ты не хочешь осознать общее состояние, в котором упорно пребываешь?… Пойдем, Херонимо! Вернемся в больницу… Или ты все еще хочешь увидеть Мариэту и Аринду?…

Под воздействием обновляющих сил больной на мгновение обрел передышку от самого себя и, отогнав отчаянные галлюцинации, затмевавшие его разум, ответил:

— О! Нет! Нет, мой добрый друг! Довольно! Я больше не могу! Мои бедные дети! В какую пропасть я вас бросил, я сам, который так вас любил! Прости, брат Теокрито! Теперь я понимаю… Прости, брат Теокрито…

И из нашей комнаты мы увидели, как они вернулись с теми же предосторожностями…

Херонимо больше не возвращался в нашу группу.

ГЛАВА V

ПРИЗНАНИЕ

Второе событие, которое наряду с только что описанным, ознаменовало решающий этап в наших судьбах, началось с приглашения от руководства больницы посетить академическое собрание, посвященное изучению и опытам в области психики.

Как мы знаем, Херонимо отказался принять приглашение, и поэтому вечером того же дня, когда он навестил