Тридесятое царство - Андрей Шевченко

– Что это? – прошептал ратник, наблюдая за конём…

Тот мягко ступал по мшистой Земле и не показывал никакого беспокойства.

Снова тот же звук, но более протяжный.

– Дух великого Сокола, дай мне твои зрение и слух, дай мыслью взлететь над деревьями и оглядеть свой путь.

Шепча заговор, Светислав прикрыл глаза и – догадался: песня. Но кто может петь здесь, у жилища одинокого мудреца? Не он сам – голос юный. Угадывать однако уже не было надобности: лиственницы как будто расступились, ещё десяток саженей, и перед всадником появился узкий, с редкими кустиками лещины луг. Почти посереди его взгляду открылось совсем неожиданное: на зелёном ото мха плоском камне сидела девушка с полузаплетённой косой, в обычной одежде, перебирала цветы и негромко пела:

… В тёмном небе ликуют духи,Чёрный бог там возвеселился:Неразлучные бранятся дружени,К лютой сечи идут, яряся…

Пение её изменялось едва ли не с каждым словом: то звенело, то рвалось жалостью… Конь остановился сам и замер. Светислав много раз слышал печальную повесть о соперничестве грозного Перуна и всесильного покровителя зверья и растенья Велеса, влюбившихся в красавицу дочь Дыя, но никогда эта повесть не принималась его душою так близко и сочувственно, словно всё происходило с ним самим. Вокруг него шелестели листвой осины, и, чудилось, все духи леса придвинулись ближе к краю лужка и внимают песне о своём грозном хозяине; а два-три облачка остановились у верхушки высокого осокоря и готовы нести поведанное девушкой вдаль, по всему миру, передавать своим братьям и сёстрам.

Однако ещё более, чем пение, поразило Светислава окружение незнакомки: подле неё, на камне, оцепенело сидел умиротворённый сладкими звуками здоровенный ворон, невысокую берёзку поблизости украсила целая стайка жёлто-зелёных лазоревок, а возле камня стоял и заворожено взирал на певунью его Холень.

«Уж не сама ли она Жива, богиня весны? – смутился всадник. – Человеку не может так легко покориться незнакомый зверь. Мой пёс остерегается чужих… Люди говорят: кто встречается с богами или духами, навечно впадает в забытье». От такой мысли он почувствовал холодок где-то под сердцем и проверил себя: вспомнил, для чего приехал сюда, в Триозёрьё. Всё в порядке, память не пропала.

… Так бы и стояли они со Здоровком под ветками, не решаясь прервать чудесный напев девушки, если бы она сама вдруг не крикнула весело и звонко:

– Что же смутился, добрый человек?! Не подобает скрываться в лесу и глядеть из укрытия! Или принял меня за Луговичку?! Я человек!

И она засмеялась, да так, что вспорхнули птицы и недовольно каркнул старый ворон. Холень метнулся к выехавшему из-под деревьев хозяину и виновато забегал кругом коня, словно извинялся за своё предательство.

Светислав приблизился и спрыгнул на траву.

– Вона! Сокол – буяр в Земле Лебедей!.. И пробрался не по берегу, а сквозь заповедные, заговорённые рощи! Ловок! – она вновь засмеялась, пытливо оглядела его и, догадавшись, наконец, чего ожидает гость, назвалась. – Радислава из рода Творимира.

– Здравствуй. Белые боги с тобой. Я Светислав, сын Годослава, из рода Любомира. Ищу Гостомысла, вещуна из племени Лебедей, жилище которого на острове третьего озера.

– С твоей стороны, буяр, третье, – усмехнулась Радислава его высокопарной речи. – А от нашего селения – первое. Вот оно, ты долго его искал.

Она махнула рукой вправо от себя, и юноша готов был поклясться, что озеро появилось от её взмаха. Хотя с того места, где он остановился, увидев певунью, заметить воду было невозможно из-за деревьев и кустов лещины. Луг в ту сторону сужался, и густой камыш расступался не более, чем на сажень; там стояла небольшая лодка.

– Почём ты знаешь, что я долго искал?

Светь оглядывал берег, смущаясь встречаться с девушкой глазами. А она будто чувствовала его робость и нарочно посмеивалась после каждого слова. Да и держалась Радислава не как с чужим человеком: легко и немного свысока. На вопрос сразу не отзывалась, а пристально смотрела в лицо, будто ловила слова не только слухом, но и пыталась увидеть их.

– А вот знаю. Листичи и Цветичи оповестили.

– Ты разговариваешь с духами? – Светислав опять засомневался: человек ли перед ним. Места эти хотя и открытые, да безлюдные, кто угодно может поселиться.

– Дружу. Но ты ведь хочешь спросить о другом. Гостомысл спозаранку ушёл за травами. Сегодняшний день посвящён Живе. Трава аравень в большой силе до самого полудня…

– Ты знала о моём приближении, а вещун – нет? – удивился Светислав.

– Куда торопишься, буяр? – она усмехнулась. – Разве не желаешь побыть моим гостем?… Просто когда дедуня уплывал с острова, ты ехал ещё по дальним холмам, и знать о том мы не могли: с тех мест духи ветров сюда не залетают.

– Как же не ведали, если говоришь про холмы?

– А я тоже так приезжаю к озёрам, только с другой стороны. От наших селений эти рощицы не видны. И в лугах ведь можно заплутать, как в Лесу, который ты сторожишь.

– Вижу, тебе любопытно наше приграничье? Зовёшь меня не по имени, а буяром. Ваши юноши-Лебеди вовсе не знают ратного дела?

– Вот поведаешь мне о своей берёже, посмотрим: дело это или не дело. А покуда пусти своего красавца попастись с моей Дичей.

Радислава вдруг резко свистнула, поворотившись в сторону, и вскоре оттуда показалась серо – белая тонкошеяя кобылица, длинный хвост которой и темноватая грива явно часто расчёсывались гребнем хозяйки. Дича без опаски подбежала к камню, с которого, взяв ворона на руки, уже поднялась Радислава, и радостно приветствовала Здоровка киванием головы. Светь больше не удивлялся. Он обиделся на девушку за сомнения в пользе ратного дела, чему посвятил уже пять лет своей жизни. Последние его слова про Лебедей, возможно, прозвучали с насмешкой, но в племенах Соколов и Кречетов, которым выпала охрана от набегов из Леса, многие даже из родичей высказывали недовольство тем, что остальные племена – Лебеди, Совы, Вороны, Журавли и Утки, поселившиеся в тихом приречье Котугдани и её притоков – не участвуют в берёже.

Светислав последовал приглашению девушки, пошёл к берегу. Её хорошо отбеленная рубаха, перехваченная белым же, обычным для Лебедей, поясом, была богато украшена цветными вышивками. И если по знакам на груди он уже смекнул, что внучке Гостомысла десяток и семь лет, родилась она в первую Луну месяца цветеня, семья её нестаршая в роду, занимается землепашеством, то вышивки вокруг шеи показывали занимательное совпадение: в семье Ради тоже было два десятка человек – родители, три брата со своими семействами и она, меньшая дочь старшего, единственная из четырёх сестёр незамужняя. Только в семье Светислава старшим был его дед Будислав.

Девушка неожиданно обернулась, поймала его взгляд, потом глянула через лук и стрелы за спиной гостя и улыбнулась:

– А вот наши лошади, видно, уже изучили друг друга.

Светь посмотрел назад. Вправду: Здоровко и Дича, вместо того, чтоб пастись, наперегонки кружили по лугу, похваляясь статью и резвостью.

– Скажи, буяр, а у тебя вот здесь поистёрлось? Где синим, об отце? – она показала пальцем, не дотрагиваясь до его рубахи.

– Нет, не истёрлось. Он погиб.

– Тоже был ратником?… – догадалась Радислава и впервые посмотрела на юношу без улыбки. – В наши обиталища смерть – Мара приходит только к самым старым. Когда человек пройдёт весь свой путь. Но мы уважаем Соколов и Кречетов. И если собирается Вещенье племён, ваше слово всегда весомее.

Светислав промолчал. Теперь, когда девушка вновь стала такой, как во время своего чудесного пения – богатой самых разных чувств и мудрости старинной повести – он осознал, что она вовсе не стремилась смутить его и принизить, а скорее, наоборот, опасалась собственного принижения перед вооружённым всадником, хотела уравняться. «Примеривалась», – подумал он, а, оказалось, сказал вслух.

Они уже вступили в лодку, туда же прыгнул Холень, и юноша оттолкнулся от берега.

– Примеривалась?… – переспросила Радислава и улыбнулась, но уже по – другому: дружелюбно и доверчиво. – Да. К тому же ты мне любопытен: знаешь многое, что недоступно мне.

– Ты больше… А я… Разве о Лесе и его обитателях – асилках.

– Значит, ещё есть, о чём поговорить. Если не торопишься… А Гостомысла я о тебе извещу. Мы ведь тоже сегодня покидаем озеро.

Светь не спросил, куда они собираются. Он опасливо грёб, чтобы не облить спутницу водой с переносимого через лодку весла. Она же словно не замечала тесноты и, склонившись, поймала рукой цветок, но срывать не стала, а махнула мокрой ладонью в морду Холеня и, когда тот зажмурился и встряхнул головой, потрепала его по ушам.

– Давай, Каркунь! Ищи хозяина, зови обратно! – Радислава резко подбросила ворона, и тот послушно замахал крыльями и над самой водой потянул в сторону дальнего берега, густо поросшего ивняком с мохнатыми нежно – зелёными щелкунами.