Тридесятое царство - Андрей Шевченко

Через полверсты они наехали ещё на такую же яму, вырытую тоже не более как два – три дня назад, а в стороне, в сотне и пяти десятках саженей, видно, была третья, но Светь решил не отклоняться. Он снова всё тщательно осмотрел: вторая яма была немного глубже, и здесь из Земли вынимали не только глину, но и мелкий камень и песок. Неподалёку росла нежная трава чёмурь, и кто-то примял её, но распознать следы Светислав не смог. Одно он понял: ближайшие дожди должны были полностью заполнить ямы водой, где – то обвалив края, и тогда любой человек проехал бы мимо, приняв их за обыкновенные богачи. Кто бы стал искать ветку да мерять глубину?

Ещё немного езды, и он прибыл на место. Теперь следовало у самого низкого холма оставить вещуновы мешки с травами. Вот они – два обросших мхом камня. Меж ними Гостомысловы снадобья и должны быть скрыты для какой-то неведомой надобности. Хотя Светь любопытен и привык разгадывать тайны, но стариковы кули, о которых тот ни слова не сказал в объяснение, как и ямы, пока оставались загадками.

Второе поручение – въехать на верхушки пяти вдоль Пояса в ряд расположенных холмов. И это непонятно. Однако Светь в точности исполнил наказ старика: проехался по возвышенностям и заодно рассмотрел пристальнее, чем в прежние годы, ближайшее предгорье Пояса Рода, который явился когда-то по изволению бога – творца, чтобы спасти от Всесветного половодья обитателей владений Бармы и Велеса. Здесь, у Земель Соколов, он распадался на кряжи и только к вершине, прозванной Кетманью, громоздился ступенями. Видна была отсюда и северная оконечность гор. Там жили Вороны, братское племя, соседствующее с Востока с Лебедями и Совами. А из Леса Светислав иной раз выбирал направление по другой вершине – Березани, но она доступна взору только от первой городьбы.

Юноша присмотрелся: так и есть, макушка Кетмани белая. Ранее он видел такое только в Прибрежье. Но там насыпят злобные духи белой воды, а Земля в одну пору впитает в себя, освободится от пут Дыевых. И лишь Острова, говорят, покорились Холоду, закрывшему их белой водой на долгие месяцы Сварога.

Ратник – Сокол сообщит эту худую весть родичу Любомиру. Возможно, сторонников переселения на Юг станет больше. В последний год Купалы у природы всё более знаков похоладания уже здесь, у Леса. Всё вокруг – Небо, Земля, звери, ветры, деревья и травы – твердят одно: наступает Студа, уходите прочь, ищите тепло. Старики сказывают: семь десятков лет назад, когда племена островных людей уходили от Моря, в здешних лесах водились гривастени и бурогоры. Куда они ушли? Где теперь новая Блаженная земля? Пусть оповестят людей Белые боги на Большом вещенье. Сам мудрейший старик из Триозёрья станет вопрошать Сварога, Сварожичей и всезнающую Макошь о будущем, об участи их народа.

К Светиславу вдруг пришла шальная мысль: а что если взобраться на вершину, так заманчиво блестящую в лучах слабого уже Солнца? Взобраться и вызвать на бой всю чёрную нахрапистую силу, которая того и гляди бросит сухую белую воду и на его родные поля, селения, застудит Землю, реки, сгубит зелень трав?… С ним его добрый и верный меч, дареный крепкий цеп да меткий лук. С ним науз с заговором Гостомысла от всех напастей и врагов. С ним сила вещего Сокола, чьи обронённые перья подобрал он в десяток и четыре года, восприняв с ними смелость, ловкость, зоркость родовой птицы – охранителя. С ним всегдашние помощники – конь и пёс, много раз выручавшие у злотворного Леса… И даже не взобраться, а – взлететь-взмыть быстрым Соколом и там, на горе, сразиться с Дыем, чёрным богом ночи и ночного Неба, да с его слугами. Ярослав говорил, что каждому выпадает по силам его: кому поле вспахать, кому омешик сковать, кому защитить свой род – племя ото зла… Что выпадет ему, Светиславу? Выполнит поручения, отдохнёт да возвратится в свою городьбу сторожить Лес? Или, может, пойдёт, с другими опытными ратниками впереди всех семи племён сквозь этот Лес на Юг, куда уже ушли с других Островов ещё день Сварога назад племена Борея и Оленей, Лосей, Белок, Куниц?…

Пора уезжать. Солнце – Хорс остывает и клонится к небостыку. Светь подбодрил Здоровка и Холеня, наметил себе путь на Юго-восток и спустился вниз. Вскоре возвышенности остались за спиной. Кроме одной, крайней и самой низкой. Венчал её широкий чёрный камень с заострённым когда-то, но сглаженным временем верхом. Из-за таких и назвали это место Каменным взгорьем. Других камней – глыб здесь почти не было – обычная Земля. А эти, в большинстве полуразрушенные, стояли никому неведомым, даже вещунам, напоминаем о прошлых годах Сварога, когда, может, на всех Островах, а не только на Великом с Горой Алатырской, жили боги, а люди вместе со зверьём обитали в лесах.

Берёжа первой городьбы, большей частью из ближайших к холмам селений Вышемирова и Ратимирова, рассказывала, будто непросты эти камни, а на иных уцелели древние надписи. Тот, что высился в двух десятках саженей от Светислава, и должен быть таковым, ибо сохранился лучше остальных. «Когда ещё выпадет проехать через Взгорье? Если надписи есть, запомню, порасспрашиваю Гостомысла. Вещуны сами всегда говорят: забыв прошлое, будущего не иметь».

Спрыгнув на Землю, Светь начал подниматься по косогору. Вдруг побудка его, голос изнутри, из души, что всегда у Леса чуяла угрозу ранее ушей и глаз, предупредила об опасности. Он замер, огляделся: никого и ничего. Оставленный конь принялся пастись, Холень же сел и, дыша с вываленным языком, вопросительно глядел на хозяина. Увидев обнажаемый меч, навострился было, но ненадолго.

Юноша снова пошёл к камню. Когда ступил на ровную, округлую верхушку, то вперёд осмотрел невидимый до того южный склон: безлюдно.

Три шага и вдруг – справа, в двух саженях, яма, такая же, как те, другие, совсем свежая: Земля кучами, неподсохшая. Взвизгнул пёс, шорохнуло за спиной и – удар по голове…

Что – то белое наполнило воздух вокруг ратника. Так туман в овраге густым птичьим пухом укрывает Землю, и не увидишь своей же руки: чуть отодвинешь её и – пропадает. Едешь на лошади, круп – под тобой, а головы её нет, только рука держится где-то в неизвестности за мокрую гриву.

Но рукоять меча крепко зажата, и Светислав вздымает руку разить врагов. Они здесь, в молочной пелене. Жаждут повалить его, скрутить. Он поворачивается, очерчивая острым лезвием круг, не пускает к себе, но сознание уходит, ноги превращаются в туман и расплываются. Последнее: перед лицом появляется маленькое чудовище, ростом ниже его ударов мечом, оно человеческими глазами на мохнатой морде зырится и что-то шепчет – неведомое и скрипучее. Светь проваливается – падает: «Как же я так…» И всё.

… Пламенники. Огонь мелькает вправо – влево. Чужой огонь – не от жира морского зверя, не от восковой свечи. Но запаха не уловить: болит голова, сырость обволакивает со всех сторон, вползает в спину. Может, поворотиться? Руки – ноги связаны, но если выгнуться… Теперь он на боку. Только на пламенники глядеть неудобно. Их несколько или один, просто огонь разделён жердями двери?… Сокола заперли, но там, у входа, кто-то оставил свет. Если это можно назвать светом. Тёмные силы ненавидят и само оное слово. А кто же, как не они, пленили его?

Светислав вспомнил бородатое лицо с низкими чёрными глазами. Вот и сразился с дыевичами, не нужно и на гору вскакивать или залетать. Перенесли его через калиновый мост в Навь, к Вию, откуда в Подсолнечный мир уже не возвращаются. Жаль Здоровка и Холеня. Жаль мать, родных… Радиславу… Сколько учился он предугадывать – осторожничать, сколько времени отдал на овладение мечом, луком и иным оружием. И всё напрасно… Но почему не убили?… Иль убили?… Да разве души связывают верёвкой?

Он три раза перевернулся – стена. В другую сторону – снова каменная стена. Меж ними – две сажени и пядь. Нащупал ногами дверь: прутья не деревянные – медь или другой металл, скреплены часто, менее, чем через вершок. Только руку просунуть. Да руки-то в путах. Теперь, когда лёг посередине клети, огонь кажется разделённым надвое. Сильно чадит. И как сразу это не учуял?

Вдруг Светислава пронзила приятная догадка, от которой даже потеплело в груди: в сапоге по-прежнему лежит и ясно чувствуется надпись на коре от Гостомысла к Ярославу, а под рубахой сбился к руке и ощущается кожей его медный солоник. Разве стали бы виевичи оставлять ему носимый всеми людьми главный оберёг с раскинувшей крылья птицей Матерью Сва и – на обороте – со знаком Сварога и творения мира – Солнцем с двенадцатью лучами по числу небесных сложений, что ходят вокруг Алатыря, серёдки всей Подсолнечной? Нет, враги Белых богов, если сумели скрутить его, одолев силу оберёгов, то уж не оставили бы их в сохранности…

Связали, но не убили, бросили в каменную клеть, но оставили огонь; забрали оружие, но не взяли солоник; лицом страшны, но не злобные духи. Юноша сумел сесть, а одновременно с тем и догадался: он в Подземелье, у гмуров. В нутре горы Кетмани.