Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

В Тегеране Гарримана и его команду поселили во дворце шаха. Стены большой приемной были покрыты тысячами крошечных зеркал, что создавало впечатление сверкающих драгоценных камней. На первых порах все это казалось экзотичным. Гарриман и его команда даже не подозревали, что в ближайшие два месяца им предстоит провести здесь большую часть времени и они быстро устанут от этой обстановки.

Гарриман, сопровождаемый Уолтерсом, отправился на встречу с Моссадыком в его скромный дом, являвший собой разительный контраст с дворцом. Премьер-министр лежал в постели, руки скрещены на груди. Две двери для безопасности были заблокированы шкафами. Моссадык слабо махнул рукой в знак приветствия, когда вошли Гарриман и Уолтерс, и поспешил высказать Гарриману все, что думал об англичанах: «Вы не знаете, какие они коварные, вы не знаете, какие они порочные, вы не знаете, как они оскверняют все, к чему прикасаются».

Гарриман возразил. Он хорошо знал англичан, он был у них послом. «Я уверяю вас, они и хорошие, и плохие, а чаще всего – средние», – сказал Гарриман. Моссадык наклонился, взял Гарримана за руку и просто улыбнулся. В дальнейшей беседе Моссадык упомянул, что его внук, «зеница его ока», учится в школе за границей. «Где?» – спросил Гарриман. «Конечно, в Англии, – ответил Моссадык. – Где же еще?»

Вскоре установился определенный порядок ведения переговоров: Моссадык сидел или лежал в постели со сложенными на груди руками, подполковник Уолтерс находился в позе йога в изножье кровати, Гарриман восседал на стуле, почти вплотную к кровати. Это позволяло Моссадыку лучше слышать. Уолтерс Леви тоже часто к ним присоединялся. И вот здесь-то, на этой нелепой сцене, решалась судьба послевоенного нефтяного порядка и политической ориентации Ближнего Востока. Так велико было чувство нереальности происходящего, что Уолтерс выписал из Вашингтона томик «Алисы в Стране чудес», чтобы с помощью этого неформального путеводителя понять, что их ждет впереди.

День за днем Гарриман с помощью Леви пытался просветить Моссадыка на предмет реалий нефтяного бизнеса. «В мире его фантазий, – телеграфировал Гарриман Трумэну и Ачесону, – простая статья закона о национализации нефтяной промышленности создает прибыльный бизнес, и ожидается, что все должны помогать Ирану на условиях, определяемых им самим». Гарриман и Леви пытались объяснить Моссадыку необходимость рынков сбыта, чтобы продавать нефть, но безуспешно. Они говорили, что название компании «Англо-иранская» не означает, что вся нефть добывается в Иране. Доходы получаются также от переработки нефти, ее транспортировки во многие страны. Однажды Моссадык даже потребовал большую сумму отчислений с барреля нефти, чем цена всех продуктов, получаемых из него. «Доктор Моссадык, – сказал Гарриман, – если мы собираемся говорить об этих вещах разумно, то нам нужно договориться об определенных принципах». Моссадык пронзил Гарримана взглядом: «Каких именно?» – «Например, что целое не может быть больше суммы его частей». Моссадык уставился на Гарримана и ответил по-французски: «Это неверно». Гарриман, хотя и не говорил по-французски, догадался, что сказал Моссадык, но не поверил самому себе. «Что вы имеете в виду, говоря "неверно"?» – недоверчиво спросил он.

«Ну, возьмем лису, – сказал Моссадык. – Ее хвост часто намного длиннее ее самой». Выдав эту шутку, премьер-министр, прижав к голове подушку, стал кататься по постели, корчась от смеха.

Впрочем, бывало, что к концу переговоров Моссадык вроде соглашался принять документ за основу. Но на следующее утро американцы приходили и вновь слышали от него, что он не сможет довести соглашение до конца. Он не выживет. Важнее, чем нефтяной рынок и международная политика, для Моссадыка была ситуация в стране, реакция его соперников справа и слева, а также сторонников шаха. Особенно он боялся мусульманских экстремистов, которые противились любым связям с зарубежными странами. Ведь только несколько месяцев назад мусульманский фундаменталист убил генерала Размару.

Гарриман, почувствовав, как сильно страх сковал Моссадыка, отправился к аятолле Кашани, лидеру религиозных правых. За сочувствие странам Оси во время Второй мировой войны его отправили за решетку. Мулла заявил, что ничего не знает об англичанах, кроме того, что это самые плохие люди в мире. Фактически все иностранцы были плохи, и обращаться с ними надо соответственно. Аятолла стал рассказывать историю об одном американце, который несколько десятилетий назад приехал в Иран и занялся нефтью. Его ранили на улице Тегерана, и он был отправлен в больницу. Толпа, идя по следу, ворвалась в больницу и, обнаружив американца на операционном столе, растерзала его.

«Вы понимаете?» – спросил аятолла.

Гарриман сразу понял, что его запугивают. Сжав зубы, он старался не дать воли гневу. «Ваше преосвященство, – ответил он стальным голосом, – вы должны понять, что в моей жизни было много опасных ситуаций, и меня нелегко запугать».

«Ну что же, – пожал плечами аятолла, – попытаться невредно».

В ходе разговора аятолла Кашани обвинил Моссадыка в худшем из грехов – в том, что он был настроен пробритански. «Если Моссадык сдастся, – сказал Кашани, – его кровь прольется так же, как кровь Размары». Не было сомнения, что Кашани был опасным противником. Но в отношении Моссадыка у Гарримана были другие чувства. Он даже привязался к этому забавному, несколько артистичному и по-своему любезному человеку. За глаза он стал называть его Мосси[410].

Гарриман считал, что он нащупал выход, наметил возможный способ действия. Он вылетел в Лондон, где рекомендовал Великобритании отправить на переговоры собственного представителя. Выбор пал на миллионера-лейбориста Ричарда Стоукса, с которым Гарриман и вернулся в Тегеран. Стоукс с уверенностью и прямо объявил о цели своего приезда – сделать Моссадыку «очень хорошее предложение».

Стоукса в Тегеран сопровождал сэр Дональд Фергюссон, влиятельный заместитель министра топлива и энергетики. Фергюссон всегда последовательно критиковал Англо-иранскую нефтяную компанию и ее председателя сэра Уильяма Фрейзера, которого считал узколобым диктатором, неспособным идти в фарватере сильных политических течений. Но он также скептически относился к возможности соглашения и боялся, что всем английским капиталовложениям за рубежом угрожает экспроприация со стороны ненасытных местных правительств, и с этим ничего нельзя будет поделать. «Ведь это благодаря британской предприимчивости, таланту и энергии, – заявил он, – в Персии была найдена нефть, налажена ее добыча, построен нефтеперерабатывающий завод, созданы рынки сбыта для Персии в 30 или 40 странах, с причалами, хранилищами и насосами, дорогами и железнодорожными цистернами и другим оборудованием, а также могучий танкерный флот». По этой причине призыв религиозного лидера Ага-Хана к сделке по принципу «50 на 50» из моральных соображений – «вздор, и следует показать, что это вздор».

Во всяком случае, Фергюссон понял, что цель Моссадыка «не улучшить финансовые условия, а избавиться от иностранной компании с ее ощутимым влиянием в Персии». Моссадык не мог позволить реставрации Англо-иранской компании. Более того, он оказался в плену тех страстей, которые сам же и вызвал. Таким образом, во