Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

как потом сказали, «сланец с Вилли в придачу». Один из тех, кто работал с Фрейзером, говорил: «Мало кто в отрасли, где неуступчивость – стиль жизни, мог одержать над ним верх».

То же самое можно было сказать, когда в качестве его противника выступало британское правительство. Один советник Министерства иностранных дел заявил, что «Фрейзер напоминает бухгалтера из Глазго, который презирает все, что нельзя отразить в балансе». Другой британский чиновник называл Фрейзера «упрямым, узколобым старым скрягой». Хотя многие правительственные чиновники чувствовали необходимость смещения Фрейзера и часто говорили о его отставке, они были бессильны. Козырем Фрейзера в борьбе с врагами было огромное значение прибылей компании для британской казны и экономики[406].

Фрейзер сопротивлялся постоянным просьбам британского правительства вести дальнейшие переговоры с Ираном, а американцев он попросту игнорировал. Но осенью 1950 г. Фрейзер резко изменил мнение, что было на него не похоже. Он не только хотел предложить Ирану больше денег, но и поговаривал о субсидировании иранского экономического развития и о поддержке иранского образования. Что случилось? Конечно, Фрейзер не превратился в филантропа. Он просто узнал о «бомбе Макги», знаменитой сделке с Саудовской Аравией по принципу «50 на 50», и понял, что нужно быстро что-то предпринять. Но время было упущено. В декабре объявление о заключении сделки «50 на 50» с Саудовской Аравией заставило премьера Размару прекратить поддержку дополнительного соглашения, что означало провал.

Наконец Англо-иранская компания выступила со своей собственной схемой «50 на 50». Но этого уже было недостаточно. Одиозная компания оказалась в центре внимания оппозиции в Иране, лидером которой выступал старый смутьян Мохаммед Моссадык, председатель парламентского комитета по нефти. «Единственный источник всех несчастий нашей измученной нации – это нефтяная компания», – утверждал Моссадык. Другой депутат заявил, что пусть иранскую нефтяную промышленность лучше разрушат атомной бомбой, чем она останется в руках Англо-иранской компании. Премьер-министр Размара не знал, что делать. Наконец в марте 1951 г. он выступил в парламенте против национализации, а через четыре дня у входа в центральную мечеть Тегерана был убит молодым плотником, которому исламские террористы поручили «священную миссию» убийства «британской марионетки».

Убийство Размары деморализовало сторонников компромисса, ослабило позицию шаха и воодушевило широкую оппозицию. Через полторы недели был убит и министр образования. Меджлис принял резолюцию о национализации нефтяной промышленности, но она не сразу была претворена в жизнь. 28 апреля 1951 г. меджлис выбрал Мохаммеда Моссадыка, врага номер один Англо-иранской компании, на пост премьер-министра с единственным чрезвычайно актуальным наказом добиться принятия закона о национализации. Шах подписал закон, вступивший в силу с 1 мая. Казалось, дни Англо-иранской компании в Иране были сочтены, и поэтому в декрете о национализации ее называли не иначе как «бывшая компания». Британский посол докладывал, что Англо-иранская компания, хотя и действовала по всему миру, «была юридически упразднена», и Тегеран «считал, что она более не существует».

Моссадык отправил губернатора провинции Хузестан в штаб-квартиру Англо-иранской компании в Хорремшехре. По прибытии тот принес в жертву барана у входа в здание, а затем объявил беснующейся толпе, что концессия аннулирована. Имущество компании в Иране, а также добываемая ею нефть теперь принадлежат иранской нации. Вслед за правителем выступил зять Моссадыка с пламенной речью, в которой заявил, что дни колониализма закончились, грядет эра процветания. И от избытка эмоций упал в обморок. На нефтеперерабатывающем заводе в Абадане появились директора только что организованной государственной нефтяной компании, возглавляемые Мехди Базарганом, деканом инженерного факультета Тегеранского университета. Они несли канцелярские принадлежности, печати и большую вывеску, на которых красовалась надпись – «Иранская национальная нефтяная компания». Вывеску собирались приколотить к одному из административных зданий завода. Десятки овец были принесены в жертву в знак великого события, и огромная толпа, собравшаяся приветствовать директоров, буквально неистовствовала. Несмотря на все жертвоприношения, до завершения дел было далеко. Еще пять месяцев статус Англо-иранской компании в Иране висел в воздухе[407].

«Старик мосси»

Семидесяти лет от роду, хрупкий на вид, абсолютно лысый, с очень длинным носом и блестящими, как бусины, глазами, Мохаммед Моссадык был главным режиссером драмы, разыгравшейся в Иране в следующие два года. Он обводил вокруг пальца всех: и иностранные нефтяные компании, и американское и британское правительства, и шаха, и своих соперников внутри страны. Он был очень противоречивым человеком. Космополит, получивший юридическое образование во Франции и Швейцарии, он был ярым националистом и ксенофобом, а неприятие британцев стало своего рода манией. Сын высокопоставленного чиновника и правнук шаха из предыдущей династии, Моссадык был аристократом, имевшим обширные земельные владения, включая собственную деревню в сто пятьдесят дворов, однако рядился в тогу реформатора, республиканца и глашатая городских масс. Один из первых профессоров Персидской школы политических наук, он был участником конституционной революции 1906 г., что и определило всю его последующую жизнь. После Первой мировой войны он отправился на Версальскую мирную конференцию с печатью, на которой по-французски было написано: «Комитет сопротивления наций», и пытался защитить Персию от иностранной интервенции, особенно британской. Его не услышали, и он вернулся домой с чувством попранных надежд и идеалов.

В 1920-е гг. Моссадык занимал ряд министерских постов и играл ведущую роль в противостоянии попыткам Реза-шаха превратить Персию в абсолютную монархию и стать ее диктатором. За эту деятельность Моссадыка периодически сажали в тюрьму или под домашний арест. В своем поместье он занимался медициной и исследованием гомеопатических препаратов. Изгнание Реза-шаха в 1941 г. англичанами и американцами стало сигналом для возвращения Моссадыка на политическую арену. У него быстро появилось множество последователей, а долгие годы, посвященные оппозиционной борьбе, создали ему прочную репутацию «незапятнанного», преданного Ирану и его очищению от иностранного господства человека.

В личной жизни Моссадык был одновременно и умерен, и эксцентричен. Иранцев и важных иностранцев он часто принимал в пижаме, развалившись в постели, где проводил много времени, как говорили, из-за частого головокружения. Телохранители всегда находились рядом – он жил в постоянном страхе быть убитым. Моссадык умел говорить то, что требовалось в данный момент, допуская преувеличения и выдумки. Зато потом все, что он утверждал накануне, с шуткой и смехом отрицал, если это было ему выгодно. Имело значение только одно: все, что он говорил, служило двум целям – укреплению его собственного политического положения и изгнанию иностранцев, особенно британцев. Преследуя эти цели, он зарекомендовал себя мастером политического театра. На публике он мог расплакаться, застонать, имел обыкновение падать в обморок в кульминационный момент. Однажды он упал в меджлисе посреди пламенной речи. Депутат парламента, врач по образованию, бросился на помощь, боясь, что старик испустит дух, схватил его за руку и стал щупать пульс. В этот момент Моссадык открыл один глаз и подмигнул незадачливому спасителю.

Американские и английские