И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

– Видишь эти разрезы? – спросил Герман у Алекса, взяв белесую ручку мальчика. – Я десять часов работал, пытался достать вены и артерии, чтобы получить возможность качать кровь не только внутри организма человека.

– Получилось? – холодно поинтересовался Алекс.

– Нет, к сожалению, не удалось, – сказал Герман и положил ручку мальчика обратно на железный стол. – Кровь полилась безудержно, пришлось скорее положить мальчика в большой таз с холодной водой, дабы охладить венозные и артериальные пути. Однако мне удалось выкачать почти четыре литра детской крови! Ее можно будет использовать для создания лекарственных средств для Хозяина.

«Он что, совсем рехнулся?» – думал Алекс, пытаясь казаться спокойным.

– Мальчик, к моему удивлению, – продолжал Герман, – после погружения в таз быстро проснулся, хотя я вколол ему суточную дозу морфина! Он начал кричать, и я, сильно разгневавшись, нечаянно ударил его по голове, – он показал место удара на затылке мальчика. – Мне этого не хотелось, но он сам виноват, скажи ведь?

– Вы правы, – чуть погодя ответил Моррейн. – Однако, помнится мне, сын ваш не был виноват, когда уличил в подобном эксперименте два года назад, или это тоже ему в вину вы поставили?

– О чем это ты? – недоумевал Скотт.

– О том моменте, когда вы в порыве гнева избили собственного сына за то, что тот назвал вас извергом. Вы забыли?

Герман минуту постоял молча. Он обратил взор на мертвого мальчика, потом на Моррейна, потом на тот самый таз, наполненный красной водой. В голове у него перемешались разные чувства: всепоглощающий гнев, отчаяние, страх. Снова посмотрев на Моррейна, он сказал:

– Он был виноват. И все. Он посмел возразить мне, своему отцу, давшему ему кров и саму жизнь. Я бы хотел, возможно, быть менее суровым, однако это не является главной целью моей жизни. Через гнев можно познать истину – люди в гневе всегда честны. А через медицинский эксперимент можно познать саму природу, сотворенную Богом, то есть ту же истину. Не значит ли это, что Бог – это гнев? Не думаю. Но, что Бог – честен – бесспорно. Я же, через гнев и через природу соединяюсь с Богом, чувствую свою власть. И любой, кто попытается моей власти над природой людей помешать – разделит судьбу этого мальчика.

– Значит, сотворенные вами надзиратели – такой же эксперимент и игра в Бога?

– Бог у нас один – Пьер Сеньер, – рявкнул Герман. – Но приблизиться к его сущности можно было и таким образом. Надзиратели оказались моим величайшим успехом. Люди без эмоций, без чувств, беспрекословно выполняющие приказы, но при этом чрезвычайно умные и стойкие. Они будут защищать своего Хозяина до конца. Но, когда Хозяин поменяется, – они станут служить новому. Это идеальные стражники. Когда Буффле предложил создать таких сверхлюдей, я поначалу возразил, сочтя это неразумным и обреченным на провал. Однако, после первого эксперимента мне понравилось управлять их мозгами. Хозяин выразился, будто они, как серафимы, должны будут огнем карать нарушителей и грешников. Потому я продолжил. И поверь мне, Алекс, довершить свои эксперименты помешать я не позволю.

– Вы, главное, не заиграйтесь, месье. Все-таки мне хочется, чтобы этот цирк, давно переставший быть Раем для всех нас, продолжал другим дарить радость и благодать. А вы своими экспериментами рискуете обескровить его окончательно. Благо, вы раньше только над замученными Безымянным палачом опыты проводили, так теперь уже над живыми…

– Да как ты… – Скотт остановился. Рот словно сам закрылся, предотвратив очередной всплеск гнева. Моррейн язвительно улыбнулся, достигнув своей цели – он поставил доктора в ступор, выбил из привычной колеи столь откровенными разговорами.

Герман сжал кулаки и пристально посмотрел на Моррейна. Его улыбка вызывала у него еще большую ненависть, нежели сложившаяся ситуация. В воздухе повисла мертвая тишина. Герман никогда не рассказывал Алексу всех своих планов, предпочитая выборочно привлекать его для участия в самых безобидных (на его взгляд) экспериментах. К примеру, когда создавались надзиратели Моррейна вообще не было в цирке, он пришел спустя полгода после начала их функционирования. Именно это, знания об экспериментах, проходивших еще до его прихода на работу в «Парадиз», больше всего удивили Германа.

– Что тебе нужно? – спросил он Моррейна, разорвав звонкую тишь.

Моррейн еще раз улыбнулся и подошел к столу Германа. Из кармана он достал небольшую бумажку, которую положил перед Германом.

– Я хочу, – начал Алекс, – чтобы вы подписали прошение на имя Хозяина об отмене распоряжения Фельона о моем переводе на «Гору». Я ваш заместитель, и мое место здесь, а не на поезде, где имеется дежурный врач, способный в случае необходимости оказать срочную помощь.

– Хозяин может не одобрить, – воспротивился Скотт. – Он нынче не в духе, к тому же, отменять распоряжения только что умершего человека…

– Не юли, подписывай прошение, – продолжал давить Алекс. – Мне известно о том, что в настоящий момент в шатре Хозяина идет тщательный пересмотр всех решений Фельона.

– Дал Бог заместителя, – ворчливо произнес Герман, ставя свою подпись на бумажке, делая из нее официальный документ. – Вот, держи. И не вздумай от работы отлынивать, Алекс. Дежурить будешь сегодня ночью.

– Как будет угодно, – сказал Алекс и, расплываясь в довольной улыбке, поклонился и вышел из шатра. Скотт раздраженно бросил перо в сторону и взялся за голову.

Прошение, формально исходившее от Скотта, было моментально удовлетворено, и Моррейн возвратился на работу «на землю». Вечером к нему заглянул Лабушер, поспешивший поздравить товарища с «победой».

– Алекс, как же я рад, что ты возвратился так скоро! Фельон сгорел так быстро, что никто и не успел опомниться, как его тело накрыли саваном и сожгли даже без церемонии прощания!

– Видишь ли, Жероним, – медленно произнес Алекс и достал из внутреннего кармана сюртука маленький ключ, которым отпер нижний ящичек своего стола, – иногда на свет появляются люди, полные грехов и пороков. Они совершают ужасные поступки – убивают, воруют, насилуют, даже становятся начальниками и сходят от этого с ума. Порой, они могут вести грязные игры, единственной целью которых является личное благосостояние зачинщика. Таких людей необходимо либо наставлять на истинный путь, – он достал небольшую стеклянную баночку с белым порошком внутри и поставил на стол, – либо искоренять их, вырезать, словно чумных свиней. Иногда такие люди сами подводят себя к черте невозврата и не могут себя спасти. А иногда, когда шансы на спасение у них еще имеются, – он взял баночку в руку и повертел, на ней была этикетка с надписью «Arsenicum», – им нужно помочь уйти.

Последние слова им были произнесены с тяжелой, пугающей твердостью. Лабушер, прочитав