И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ирэн пожала плечами и несколько секунд помолчала. Они уже преодолели середину аллеи и двигались к воротам, планируя, оказавшись у них, повернуть налево и пойти через т.н. «Малую аллею» (запасная небольшая дорожка, устанавливаемая на территории цирка для особых гостей или посетителей, имеющих желание попасть на аудиенцию к Хозяину) в шатер Ирэн для совместного ужина. Вдруг, остановившись около скамейки, Ирэн повернулась к дочери и заинтересованно спросила:
– Ты что, приметила уже для себя кого-нибудь?
– Н-нет, что ты! – воскликнула Марин и покраснела.
– Да брось, моя дорогая, – Ирэн улыбнулась. – Кто тот кавалер, что в душу к тебе запал?
– Ты догадываешься, наверняка, – застенчиво пробормотала Марин.
– Чего? – не слыша спросила Ирэн.
– Говорю, знаешь ты, наверняка! – крикнула Марин, напугав мать и заставив надзирателя, стоявшего неподалеку, дернуться, словно по команде.
– Тот араб, что постоянно с тобой гуляет? – Ирэн прищурила глаза, надеясь на отрицательный ответ.
– Именно, – сказала Марин. Ее мать горестно вздохнула.
– Но почему он! Почему?
Они дошли уже до ворот, но, вместо того, чтобы повернуть налево и пойти по запасной дорожке, развернулись и пошли обратно по центральной аллее до Большого шапито. На улице темнело, приближался настоящий вечер. Кровавое зарево осветило небо, украшая мартовский закат своими красками. Заметно похолодало, а ветерок стал немного сильнее, шелестя листву.
– Да потому, – отвечала Марин, прижавшись к матери, – что он, наверное, великолепнейший представитель мужчины, но не в твоем, а в моем понимании. Он полная противоположность всей этой холодности, всех бессердечных идеалов, что прививают с младенчества в богатых семьях Европы. Он благороден не потому, что так модно, а потому, что он такой сам, с рождения.
– Да помилуй, девочка моя, – негодовала Ирэн и усадила дочь на скамейку. – Разве не все эти, как ты говоришь, «бессердечные идеалы», всегда тебе нравились? Разве не хотела ты жить в Париже богатой женщиной?
– Я не отказываюсь от своих намерений, – гордо ответила Марин. – Только вот, сейчас мне тяжело. Омар привлекает меня так, словно только он один мне нужен, и я его привлекаю так! Мы будто связаны самой судьбой! Однако мы, всего один раз побыв вместе, раз и навсегда для себя определили, что не будем ничего предпринимать для того, чтобы быть вместе, потому что любовь наша незаконна. Но мне так без него горько, так страшно думать о жизни без него! Мама, помоги мне! Как же мне быть?
Ирэн ласково улыбнулась и посмотрела на миловидное личико своей дочери. Оно выражало одну лишь правдивую любовь к человеку. Ирэн не знала Омара лично, однако искренне верила дочери. Сама-то она во все слова, сказанные Марин, нисколько не верила, потому как каждодневно их нарушала. Но для единственной дочери ей хотелось настоящего счастья, которого она не смогла получить сама. Она взяла Марин за руку и твердым уверенным голосом сказала, то что должна была сказать:
– Я люблю тебя, моя девочка, и ты это знаешь. Потому я хочу для тебя одного лишь счастья и говорить буду то, что думаю. Этот араб и ты, – вам вместе быть не суждено. Да, быть может, ты сейчас испытываешь к нему некие чувства, похожие на привязанность или даже влюбленность, однако это пройдет, как только ты станешь жить в Париже. Твоя настоящая судьба – встретить замечательного парижанина с большим капиталом. Твое приданое тоже весьма немаленькое, так что за тобой выстроится очередь из богатых кавалеров, один из которых обязательно тебе приглянется! Только пойми, жизнь – не рыцарский роман, она гораздо серьезнее и тяжелее. Поэтому про…как его…Омара, точно…про Омара ты забудь. Пока ты в цирке живешь – вы можете дружить, общаться, но не более. Если отец узнает, что в данный момент времени ты что-то к нему чувствуешь, то сильно тебя накажет. А если узнает о том, что чувства эти с его стороны взаимны – сотрет бедного араба с лица земли. Он же еще и мусульманин! Церковь такие отношения не приемлет! Так что забудь, моя девочка. И тебе станет легче. Я тоже когда-то забыла, и мне стало легче, я встретила твоего отца, он тогда уже владел своим Раем, которые позже стал и моим, а потом и твоим…
– Спасибо, мама, – сквозь слезы прошептала Марин и крепко обняла Ирэн. – Пойдем, поужинаем вместе.
– Пойдем, моя дорогая.
Как только Ирэн и Марин покинули центральную аллею, оцепление вокруг нее сразу же было снято. На своем пути они встретили Жеронима Лабушера. Он спешно откланялся и, сославшись на чрезвычайную занятость, быстро пошел по направлению к кухне.
На кухне по-настоящему кипела жизнь. Десятки громадных кастрюль, сковородок, сотейников, банок и склянок. Кто-то жарил, а кто-то варил, другой месил, остальные чистили и мыли, некоторые перчили и солили, один расставлял тарелки, второй искал ложки и вилки, третий распределял блюда для официантов. Су-шеф следил за правильностью оформления каждой порции, каким-то неведомым никому кроме него способом исчислял количество ингредиентов в них (сам он за процессом готовки не наблюдал, его интересовал только результат), записывал каждый просчет. За блюдами для особо важных лиц следил лично главный повар. Не называем его «шеф-поваром» потому, что он отвечал не только за приготовление самих блюд, но и за всем, что касалось кухни, включая подбор персонала и составление меню для обычных сотрудников. Более правильное наименование его «начальник производства», однако будем все же называть его «главным поваром». Так вот он следил за приготовлением блюд для всей цирковой верхушки. Хозяину он готовил всегда лично. Помимо прочих, на кухне работали двое дегустаторов, в обязанности которых входила проверка всех без исключения блюд на соответствие стандартам, а также на отсутствие в них отравы или несвежих продуктов. У раздаточного стола в очередь выстроились официанты с подносами, готовые забрать соответствующие блюда. Для Хозяина, его семьи, управляющего и казначея стояли отдельные столы, на которые ставили подносы со всеми блюдами (их число иногда превышало полтора десятка), которые потом уносили сами повара в сопровождении надзирателей или обыкновенных охранников.
Лабушер зашел на кухню в тот момент, когда главный повар закончил проверять поднос с тринадцатью блюдами. Подойдя ближе, Лабушер спросил:
– Месье Пуатье, добрый вечер! Скажите, будьте любезны, для кого приготовили столь большой ужин?
– Так для месье Фельона, – довольно произнес главный повар. – Он, как известно, любит вечерком плотно покушать! Вы, месье Лабушер, с какой целью визит к нам совершили? Изволите сделать заказ?
– Да, конечно,
