Маленькое одолжение. Продажная шкура - Джим Батчер

это сводится к неумолимому преследованию, недолгому суду и скорой суровой казни – в тех случаях, конечно, когда обвиняемый не погиб при сопротивлении аресту.

Звучит это все довольно жестоко – да, собственно говоря, так оно и есть, – однако с годами я вынужденно признал, что в подобных мерах имеется необходимость. Черная магия разлагает рассудок, сердце и душу того, кто ею пользуется. Это происходит не мгновенно, не за один раз – этот процесс сродни медленному нагноению или гангрене, но рано или поздно нормальные человеческие боль и сострадание уступают место примитивной жажде силы и власти. Ко времени, когда чародей окончательно поддастся искушению и станет чернокнижником, погибнут – или даже хуже, чем погибнут, – люди. Обязанность Стража – расправляться с чернокнижниками решительно и беспощадно, пока это не привело к еще более трагическим последствиям.

Конечно, обязанности Стражей этим не ограничиваются. Стражи еще и солдаты – вооруженные силы Совета. В нынешней войне с вампирскими коллегиями львиная доля боевых действий легла на плечи Стражей – мужчин и женщин, обладающих способностями к боевой магии. Черт возьми, если уж на то пошло, в большинстве известных мне сражений в самой гуще боя неизменно находился Морган.

Мне тоже довелось повоевать на этой войне, однако единственные, кто работал со мной с удовольствием, были только-только завербованные салаги. Стражи постарше, успевшие повидать слишком много жизней, поломанных неправильным использованием магии, все – с одним-единственным исключением – не любили меня, не доверяли мне и не хотели иметь со мной ничего общего.

В целом это вполне меня устраивало.

События последних нескольких лет заставили Белый Совет понять, что кто-то из его руководства сливает вампирам информацию. Предательство это стоило уже многих жизней, но личность самого информатора так и оставалась пока неизвестной. С учетом того, какую любовь питали ко мне Совет в целом и Стражи в частности, нетрудно догадаться, что жизнь мою никак нельзя назвать скучной – особенно после того, как меня самого завербовали в Корпус. А все война, будь она неладна.

Спрашивается, почему тогда Морган явился именно сюда и обратился за помощью ко мне?

Можете называть меня психом, но подозрительная часть моей натуры немедленно предположила, что Морган специально пытается втянуть меня во что-нибудь такое, что позволило бы Совету снова взять меня за жабры. Черт возьми, несколько лет назад он уже пытался убить меня подобным образом. Однако это предположение плохо согласовывалось с логикой. Если Морган не вступил в конфликт с Советом, укрывательство его не грозило ничем и мне. И потом, его раны красноречивее всяких слов говорили об отсутствии подвоха. Такое не подделаешь.

Он и впрямь попал под раздачу.

Получалось, что, пока я не разберусь хоть немного в том, что происходит, мне нельзя обращаться за помощью ни к кому. Своих коллег по Корпусу Стражей я расспрашивать про Моргана не мог из боязни выдать сам факт нашей с ним встречи. И если на Моргана и впрямь ополчился Совет, любой оказавший ему помощь автоматически становился сообщником преступления, в чем бы оно ни заключалось. В общем, помощи ни от кого ждать не приходилось.

Точнее, почти ни от кого, поправил я себя. Мне не оставалось иного выбора, кроме как обратиться к Баттерсу – собственно, я очень надеялся, что его абсолютная непричастность к сверхъестественному миру даст ему хоть какую-то защиту от возможных последствий его вовлеченности в это дело. Кроме того, Баттерс имел некоторые заслуги перед Белым Советом – с той самой ночи, когда помог мне помешать небольшому, почти семейному ордену некромантов выдвинуть из своих рядов новое божество. Он спас жизнь по меньшей мере одному Стражу – нет, двоим, считая меня, – и, следовательно, опасность грозила ему в меньшей степени, чем любому члену нашего магического сообщества.

Мне, например.

Черт, так бы и помер сейчас, настолько башка болит.

Пока мне не удастся узнать больше о том, что происходит, я не смогу предпринимать никаких осмысленных действий – а задавать вопросы тоже опасно: это привлекает нежелательное внимание. Бросаться с головой в расследование, как в омут, стало бы ошибкой. Значит, мне оставалось только ждать, пока Морган не придет в сознание и не заговорит со мной.

Поэтому я вытянулся на диване в гостиной и, прежде чем думать, сосредоточился на дыхании в попытке унять боль в висках, не дававшую проясниться мыслям. Это получилось у меня так хорошо, что я оставался в таком положении часов шесть – до тех пор, пока на Чикаго не спустились поздние летние сумерки.

Я не уснул. Я просто медитировал. Вам придется поверить мне на слово.

Проснулся я, когда Мыш испустил негромкий утробный звук – не то чтобы лай, но и не рык. Я сел, потом поднялся и направился в спальню, где обнаружил Моргана бодрствующим.

Мыш стоял у кровати, положив тяжелую башку Моргану на грудь. Раненый Страж слабо, но старательно чесал его за ухом. Когда я появился, он бросил в мою сторону быстрый взгляд и сделал попытку сесть.

Мыш осторожно, но неумолимо прижал его обратно к кровати.

Морган испустил тяжелый вздох.

– Я правильно понял, что мне предписан принудительный постельный режим? – прохрипел он.

– Угу, – негромко ответил я. – Вас изрядно измолотили. Врач сказал, наступать на эту ногу в ближайшее время вообще не стоит.

Морган тревожно сощурился:

– Врач?

– Не напрягайтесь. Ничего официального. Есть у меня один знакомый парень.

Морган хмыкнул и облизнул пересохшие губы: