Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

американского производства – около 90 % в 1944 г. Но объем производства не мог угнаться за спросом. «Ситуация будет непрестанно ухудшаться, – в отчаянии писал Икесу заместитель военного министра Роберт Паттерсон в апреле 1943 г. – Я не вижу никаких иных средств, помимо самых жестких мер». Американцы приступили к осуществлению строительно-технической программы, которая стала одной из самых крупных и сложных из всех, выполненных за время войны. К счастью, в конце 1930-х гг. уже разрабатывалась новая технология переработки – каталитический крекинг, которым занимались француз Эжен Удри и компания Sun Oil. Каталитический крекинг, представляющий собой значительный шаг вперед по сравнению с технологией термического крекинга, разработанной Уильямом Бертоном тремя десятилетиями ранее, значительно облегчил производство 100-октанового бензина в больших количествах. Без этой технологии Соединенные Штаты не могли бы даже мечтать о том, чтобы удовлетворить спрос на авиационное топливо. Но когда США вступили в войну, его разработка только начиналась, и казалось, что до массового производства дело так и не дойдет. Требования были огромны – колонны для нефтепереработки должны были иметь высоту 15-этажного здания и во много раз превышать стоимость традиционных. Однако впоследствии по всей стране стали с удвоенной скоростью возводиться такие сооружения, причем без каких-либо отклонений от первоначального проекта и испытаний до выхода на заданную мощность.

Были построены десятки заводов и специальных цехов, а многие уже существовавшие были переориентированы на получение 100-октанового топлива. АНПВВ и нефтяная промышленность вели постоянную борьбу с конкурирующими ведомствами за сталь и другие материалы, необходимые для нужд строительства, плановые показатели которого постоянно повышались, так как требовалось все больше и больше топлива. Для решения этой задачи все заводы по производству авиационного горючего должны были объединиться и образовать как бы один гигантский концерн. Его отдельные составные части были разбросаны по стране и входили в состав разных компаний для того, чтобы максимально увеличить производительность, или, пользуясь словами ведомства Икеса, «получить как можно большее число баррелей конечного продукта». В технологический процесс постоянно вносились усовершенствования, что способствовало улучшению характеристик самого топлива. В результате самолеты союзников превосходили в мощности технику противника, а тяжелые бомбардировщики могли уменьшить разбег при взлете.

Время от времени казалось, что запас 100-октанового топлива у союзников на исходе, но рост производства чудесным образом поспевал за ростом потребностей. В 1945 г. спрос в семь раз превышал объем, запланированный в начале войны.

Однако и такие требования удовлетворялись. На тот период объем производства 100-октанового топлива составил 514 000 баррелей в день по сравнению с 40 000 баррелей в день в 1940 г. Как сказал один генерал, правительство и нефтяная промышленность «вынули их из шляпы»[343].

«Непростительная ошибка»

«Вооруженные силы никогда не испытывали нехватки нефти нужных сортов в нужных количествах в нужном месте, – с гордостью сообщалось в послевоенном отчете управления снабжения нефтепродуктами армии и флота. – Ни одна операция не была отложена или задержана из-за нехватки нефтепродуктов». Несмотря на то, что все вышесказанное по большей части соответствует действительности, было исключение – единственный достойный сожаления эпизод, когда система снабжения не выполнила своих задач.

Весной 1944 г. было уже очевидно, что удача отвернулась от Германии и повернулась лицом к союзникам. Американские и британские войска высадились в Италии, которая вскоре после этого вышла из войны. Русские вели успешные наступательные действия на восточном фронте. 6 июня 1944 г. войска союзников высадились на побережье Нормандии, что стало первым этапом широкомасштабного наступления в Западной Европе. Но дальше тщательно разработанные планы союзников пошли прахом. Их армии, вопреки всем ожиданиям, оказались надолго заперты в Нормандии. Хотя немцы и были в значительной степени застигнуты врасплох, они, тем не менее, сумели на какое-то время задержать продвижение союзников, при нехватке топлива, которая очень сильно ограничивала их возможности быстрой переброски подкреплений на фронт. Командующий германскими войсками фельдмаршал Герд фон Рундштедт был вынужден издать приказ: «Перевозите снаряжение на конной тяге, берегите бензин для боевых действий». 25 июля 1944 г. армии союзников все же прорвали германское кольцо, а дезорганизованные и испытывавшие нехватку во всем немцы вынуждены были отступить. Теперь настал черед удивляться союзникам, на этот раз легкости и скорости, с которой они продвигались вперед, преследуя врага.

Ни одно из соединений не вело наступления с такой скоростью, как 3-я армия под командованием генерала Джорджа Паттона-младшего, который лично руководил прорывом. Подвижный, импульсивный и очень вспыльчивый (последнее, возможно, было следствием травмы головы, полученной во время игры в поло), Паттон едва сдерживал себя перед лицом, по его мнению, робкой и излишне осторожной стратегии союзников непосредственно после июньской высадки. В июле 1944 г. он написал стихотворение, выражавшее его разочарование:

На войне, как и в любви, надо без устали толкаться,Или никогда не получишь справедливого вознаграждения…Так давайте ж воевать, вклиниваться и выбивать, рубить.Воспользуемся шансом сейчас, когда у нас мяч.Забудем про густую сеть наших укрепленийНа угрюмых, поливаемых огнем пространствах,Уничтожим нашим огнем их укрепления и победим!Да, победим их всех.

Генерал Дуайт Эйзенхауэр, главнокомандующий союзных войск, публично признал Паттона «выдающимся военачальником, умеющим использовать быстро меняющуюся ситуацию». Однако в частных беседах, подчеркивая его значительные способности в области оперативного искусства, Эйзенхауэр утверждал, что у Паттона все же отсутствовала необходимая для полководца черта – умение охватить ситуацию в целом. Кроме того, Эйзенхауэр ставил под сомнение умение Паттона координировать свои действия с действиями соседей, а также его способность держать себя в руках. Паттон был слишком склонен к авантюрам, к «непродуманным действиям», по словам Эйзенхауэра. «Мне до смерти надоела ваша несдержанность в словах, – прямо предупредил он, – и я уже начал сомневаться в вашей рассудительности, так необходимой человеку, занимающему высокий военный пост».

Но, несмотря на свои сомнения, Эйзенхауэр определенно хотел, чтобы Паттон участвовал в высадке союзных войск в Европе. Он писал генералу Маршаллу, что боевые качества Паттона таковы, что «мы не можем позволить себе пренебрегать ими, если он сам себе не навредит». Пока он «будет находиться в подчинении у человека здравомыслящего и достаточно разумного, чтобы использовать хорошие качества Паттона, кроме его страсти к показухе, жестам и театральности», он будет хорошо справляться со своими обязанностями. Короче говоря, Паттон представлял собой некую форму страховки благодаря той «колоссальной энергии, которую был способен проявлять в критические моменты». Это связано с тем, добавлял Эйзенхауэр, что «на этой войне, а возможно, и на этом театре военных действий, существует вероятность возникновения такой ситуации, когда этот, по общему признанию, неуравновешенный, но настоящий боец, может быть брошен в прорыв». Иначе говоря, он был нужен на случай, если придется спасать положение[344].

Очевидно, сама личность Паттона, решительность, воля и уверенность, которые он излучал, его «качества победителя» – все вместе взятое делало этого человека превосходным полевым командиром,