Опасные пути - Георг Хилтль

— Он еще жив, спаситель действует умело, надо усилить средство! — и она отошла от кресла.

Тут маркиз овладел собой; в нем проснулся прежний солдат; он с невероятным усилием схватил жену за руку и хриплым голосом крикнул:

— На скамью подсудимых, ужасная женщина! Мария д‘Обрэ, ты выдала себя!

Маркиза с ужасным криком оттолкнула его: она проснулась. Ее глаза сверкали, как у затравленного зверя, а рука делала движение, как бы отыскивая оружие.

Бренвилье с трудом поднялся и, сжимая руку жены, прошептал:

— Убийца… дьявол!.. Я — твоя четвертая жертва! Я все понял. Годэн — твой сообщник. Но, нет, он спас меня в Офмоне! Боже милосердный, сжалься над ней и спаси меня!

Маркиза стояла не шевелясь, как прикованная.

Бренвилье сделал ей знак приблизиться и сказал слабым голосом:

— Уходи!.. Твой отец предсказывал это. Если бы он был жив, я у его ног вымолил бы прощение. Дай мне спокойно умереть, не давай мне больше никаких капель. Никто не слышал нас, никто не знает тайны этой ночи; я не выдам тебя.

Мария не поднимая взора, вышла из комнаты.

XVI

Преследователь

Лил сильный дождь. Невзирая на ужаснейшую погоду, по улице Лагарн шел какой-то человек; он несколько раз останавливался, плотнее закутывался в плащ и, наконец, завернул в пассаж, ведущий на улицу Серпан. Здесь он скрылся в воротах уже известного читателю кабачка.

В это же самое время в маленькой комнатке, прилегающей к лаборатории Сэн-Круа, сидели Морель и Лашоссе; последний был очень серьезен и сосредоточен. Между ними стоял простой стол, на котором горела тусклая лампа; весь стол был занят блестящими новыми червонцами. Морель делал красным карандашом какие-то заметки и вычисления на клочке бумаги.

— Значит, твою часть составляют четыре тысячи двести восемьдесят франков, — сказал Лашоссе. — Ты сосчитал?

— Да, все верно.

— Ну, бери и прощай!

Морель вынул большой ларец и стал прятать деньги.

— Ты окончательно решил оставить Париж и нас? — спросил он.

— Окончательно, — ответил Лашоссе, — я хочу только еще повидать Годэна и просить, умолять, заклинать его бросить эти темные дела. Потом я отдам бумаги одному человеку… и прощайте! Я знаю тихое местечко, где можно спокойно жить, думать и умереть. Здесь мне нечего больше делать; моя месть совершена.

— Но ты еще не сделал никакого употребления из тех бумаг. Может быть, ты уступишь их мне? Я мог бы…

— Собака, — закричал Лашоссе, вскакивая. — Ты хочешь опять изображать дьявола? Ты опять хочешь вымогать деньги? Ты будешь каждый день ходить к матери Годэна и дорого продавать свое молчание… Нет, мой милый, из этого ничего не выйдет! Бумаги останутся у меня! Кроме того я советую тебе держать свой проклятый язык за зубами, а то я достану тебя хоть на дне морском! Прощай!..

Лашоссе собрал свои деньги в мешок, а затем отошел в угол и, приподняв крышку большого, окованного железом, сундука, положил его туда. В эту минуту раздался сильный звонок, повторившийся два раза подряд.

— Это — Пенотье, — сказал Лашоссе; — он пришел к Сэн-Круа. Чтоб его черт побрал! Подожди, я сейчас приду! — и с этими словами он вышел.

Морель следил за каждым движением Лашоссе. В последние дни он обшарил всю тесную квартирку, чтобы отыскать, где Лашоссе прячет документы; он должен был найти эти бумаги, чтобы получить от Сэн-Круа взамен их драгоценный эликсир, от продажи которого он мог выручить тысячи. Морель тщетно прилагал все усилия, чтобы завладеть известной книгой; несмотря на то, что он часто ходил к итальянцу и Сэн-Круа подробно описал ему ее внешний вид, ему не удалось похитить ее.

Он поведал Годэну свою неудачу.

— Ничего, — ответил Сэн-Круа, — я могу обойтись и без книги, так как уже почти нашел секрет эликсира. Мне надо еще немного поработать; Вы получите его, когда принесете мне обещанные бумаги.

Сэн-Круа с большим рвением работал над эликсиром. Он стремился выйти из этого ужасного союза, хотел бежать за море, от ужасной маркизы Бренвилье, любовь с которой погубила его. С тех пор, как он каждый день видел перед собой ужасную, жалкую фигуру маркиза Бренвилье, им овладело жгучее раскаяние. Но, когда Мария обвивала его шею своей белоснежной рукой, он опять забывал свои добрые намерения. В жгучие минуты страсти она шептала ему:

— Приготовь эликсир; дочь аптекаря и Дамарр должны погибнуть. Неужели ты отступишь теперь, когда мы так близки к цели? Неужели же ты дашь Экзили восторжествовать над тобой?

Сэн-Круа повиновался. Он хотел доказать итальянцу, что может обойтись и без него. За склянку пагубного эликсира он должен был увидеть свою мать, а затем прощай все!

Итак, Морель знал, что может сделаться необходимым для Годэна, и решил попытать счастья другим путем. Лашоссе часто скрывался в лаборатории Сэн-Круа, выдававшего его за своего слугу. Бумаги, которые были так нужны Морелю, могли скрываться только здесь, в этой каморке, где жил Лашоссе. Как только последний вышел, Морель бросился к сундуку, а затем, вынув из кармана стамеску, просунул ее под крышку и стал открывать ее. Замок затрещал и крышка отскочила. Подобно гиене, разрывающей могилу, набросился Морель на сундук и начал перерывать все находившееся в нем, по временам бросая боязливые взгляды на дверь. В случае возвращения Лашоссе он решил защищаться, тем более, что был вооружен пистолетами; но минуты проходили, а Лашоссе не шел. Наконец на самом дне сундука Морель увидел знакомую связку бумаг. Схватив ее, он потушил лампу и, с пистолетом в руке, бросился вон из комнаты, невзирая на возможность столкнуться с Лашоссе. Зная каждый закоулок дома, он кратчайшим путем выбежал на двор и выскочил на пустынную улицу.

Лашоссе, проводив Пенотье, вернулся в свою комнату, но, отворив дверь и увидев, что там полная темнота, испуганно отскочил и крикнул:

— Морель!

Никакого ответа не последовало. Тогда Лашоссе поспешил на кухню за свечой. Войдя в комнату, он увидел страшный беспорядок; платье, бумаги и всякие вещи были разбросаны по полу, сундук был взломан. Лашоссе бросился к сундуку, надеясь, что Морель взял только деньги, но каков был его ужас, когда он увидел, что негодяй украл бумаги Сэн-Круа.

— Сюзанна, Сюзанна, — не своим голосом крикнул Лашоссе и в изнеможении упал на пол.

Однако он быстро вскочил, а затем, зарядив пистолеты и вооружившись ножом, стрелой вылетел на улицу и бросился в погоню за негодяем.

Морель направился на площадь Мобер, находившуюся недалеко, и, зная, что Сэн-Круа дома, постучался к нему. Годэн открыл дверь. Морель имел самый ужасный вид, с него ручьями лила вода; он был весь забрызган грязью, а его безобразное лицо было закрыто слипшимися от дождя волосами.