Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Ритва служила главным органистом (бессменный исполнитель на воскресных службах), а Ханнеле часто ей аккомпанировала. Джек поинтересовался, много ли в мире написано музыки для дуэта орган—виолончель (он сам впервые слышал о таком), но дама из академии сказала, что Ханнеле и Ритва знамениты своими "импровизационными талантами". Да уж, лесбийской паре приходится развивать "импровизационные таланты", подумал Джек; еще бы, если, как говорила Ингрид My, они в самом деле обе переспали с Алисой, но не расстались после этого, то, значит, они и правда умеют ставить успешные эксперименты.

На всю Финляндию прославились не только их выступления, но даже репетиции, народ в обеденный перерыв ходил в Церковь в скале, только чтобы послушать, как они "разминаются". Джек подумал, в таком контексте с ними будет непросто завязать разговор — и Ханнеле, и Ритва, и сам он слишком знамениты, чтобы окружающие уважительно относились к их праву на личную жизнь. Наверное, лучше появиться в церкви сразу после обеда и пригласить их обеих на ужин.

Джек заканчивал тренировку (подъемы туловища из положения лежа), когда поток его мыслей прервали — ни с того ни с сего его тренажер окружили с полдюжины беременных из группы по аэробике, видимо, подумал он, у них только что закончилось занятие, эти их опасные упражнения. Джек размышлял о Мишель Махер, кроме того, его беспокоили воспоминания о картинках из немецкого журнала, и на этом фоне толпа беременных женщин привела его в смятение. Вид у них был откровенно агрессивный и угрожающий, Джека прошиб холодный пот.

— Привет, — сказал он, лежа на спине.

— Привет, — ответила тренер по аэробике, молодая темноволосая женщина с привлекательным овалом лица и миндалевидными глазами. Пока она вела занятие, Джек видел ее только со спины, поэтому не знал, что она тоже беременна.

— Ты похож на Джека Бернса, ну, который актер, — сказала самая беременная из присутствующих. Джек позднее очень удивился, узнав, что это были ее последние слова перед началом схваток.

— Но этого не может быть! Что Джеку Бернсу делать у нас тут, — вступила другая женщина. — Но ты просто вылитый Джек Бернс.

— Это какое-то проклятие, — с горечью в голосе ответил им Джек. — Ну что мне делать, если я на него похож. Вот ведь сволочь, я его просто ненавижу!

Не стоило ему так говорить — это была реплика Радужного Билли, он произносит ее за фильм трижды, всякий раз о разных людях.

— Это он! — закричала третья женщина.

— Я знала, что ты Джек Бернс, — сказала самая беременная. — От Джека Бернса у меня всегда мороз по коже, а я едва тебя увидела, как по спине побежали мурашки!

— Ну, значит, этот вопрос закрыт, — сказал Джек, продолжая лежать на спине; с момента, как они его обступили, он не шелохнулся.

— А какое кино ты у нас снимаешь? — спросила четвертая. — Кто еще с тобой играет?

— Нет, я тут не на съемках, — ответил Джек, — я материал собираю.

Пятая женщина застонала, словно схватки у нее начались именно от известия о том, что Джек Бернс, видите ли, собирает в Хельсинки материал — знаем мы, мол, какой материал обычно собирает Джек Бернс. Половина дам покинули Джека — получив ответ на своей вопрос, они потеряли к актеру интерес. Остались тренер по аэробике и еще две женщины, среди которых была и самая беременная.

— Что за материал-то? — спросила тренер.

— Это любопытная история, произошла она давно, двадцать восемь лет назад, если быть точным, — начал Джек. — Главный герой — органист, у которого развилось пагубное пристрастие к татуировкам, а главная героиня — дочь человека, который сделал органисту его первую татуировку. У них рождается ребенок. Это лишь одна из версий того, что произошло, есть и другие; как бы то ни было, они расстаются.

— Ты играешь органиста? — спросила самая беременная.

— Нет, я играю ребенка — ну, то есть человека, в которого он вырос спустя двадцать восемь лет, — ответил Джек. — Я пытаюсь выяснить, что на самом деле произошло между моими родителями.

— Какая печальная история! — сказала единственная женщина, которая до сих пор не произнесла ни слова. — Я не понимаю, зачем вообще снимают такие фильмы!

Она повернулась и ушла прочь, наверное, в раздевалку, а самая беременная — за ней. С Джеком осталась тренерша.

— Ха-ха. Ты ведь не сказал, что собираешь материал для фильма, так? — спросила она.

— Верно подмечено, я этого не сказал, — признался Джек. — Материал нужен мне вовсе не для кино.

— Может, тебе нужна помощь? — спросила она. Беременна на седьмом, а то восьмом месяце, пупок торчит, словно набухший сосок, из-под трико. — По женской части.

— Беременные еще ни разу не оказывали мне такую помощь, — сказал Джек.

— Я не замужем, у меня даже друга нет, — сказала она. — Мой ребенок — нечто вроде эксперимента.

— Ты что, сама умудрилась его изготовить?

— Обратилась в банк спермы, — сказала она, — так что его отец — анонимный донор. Тебя ведь не интересует, как устроена сама процедура?

Лежа на спине, Джек поступил, как обычно, — принял поспешное решение, из которых почти целиком и состояла его половая жизнь. Он воображал, что хочет переспать с беременной, и поэтому решил, что переспит с тренершой по аэробике из "Мотивуса" — вместо того чтобы прежде попытаться назначить встречу с Ханнеле и Ритвой, лесбиянками, ради которых он и приехал, собственно, в Хельсинки.

Джек убедил себя, что от органистки и виолончелистки, которые были вместе, когда в финской столице жили его мама и папа (и которые не расстались до сих пор), не узнает ничего нового. Матери Джека удалось и здесь ввести его в заблуждение — она сказала ему, что они спали с папой, в то время как это она спала с ними. Конечно, они могут раскрыть Джеку глаза еще на пару-другую деталей подобного рода, но все это такие пустяки, что их можно обсудить за чашкой кофе; ужин для этого не потребуется.

Джек решил зайти в Церковь в скале во время репетиции и подождать, пока Ханнеле и Ритва не закончат. Он предложит им зайти куда-нибудь поговорить, этого будет достаточно. Джек решил, что нет ни малейшего резона отказываться от возможности провести в Хельсинки ночь с беременной тренершей по аэробике. Как выяснится впоследствии, резон был, и еще какой, но Джек пошел на поводу у мощного инстинкта, который знаком стольким мужчинам, а именно желания быть с женщиной определенного типа, которое запрещает разуму подумать о ней не как о типе, а как о конкретном человеке с конкретной историей, в нашем случае — разобраться, что она за личность, тренер по аэробике по имени Мария-Лиза.

Они назначили свидание, при этом им пришлось сходить к стойке в зале и попросить бумаги, их все видели. Мария-Лиза написала Джеку свое имя и номер мобильного, в ответ получила бумажку от Джека и очень удивилась — какой такой Джимми Стронах? Джек объяснил ей, что останавливается под именами своих персонажей в фильмах, еще не вышедших на экран.

Он покинул спортзал и первым делом отправился в порномагазин за журналом "Беременные женщины", который затем отнес в номер. Картинки в журнале одновременно пугали и возбуждали его.

Уходя из отеля в церковь, Джек выбросил мерзкий журнальчик в мусорное ведро — не у себя в номере, а рядом с лифтом. Впрочем, такие картинки так просто из памяти не выкинешь, они преследуют тебя долгие годы, иногда всю жизнь; позы этих беременных женщин и прочее, что они выделывали на фотографиях, остались с Джеком до самой смерти, наверное, они пойдут с ним и в ад, где, если верить Ингрид My, ты ничего не слышишь, зато видишь тех, кому сознательно сделал больно. Они все время о тебе шепчутся, а ты, бедный, ни черта не можешь понять!

В тот день в Хельсинки Джек понял, каким, вероятно, будет его личный ад. Целую вечность он будет наблюдать, как беременные женщины занимаются сексом в неудобных позах. Они будут говорить о нем, а он не будет их слышать. Он проведет целую вечность, гадая, о чем они беседуют.

Джек нашел, что купол Церкви в скале изнутри похож на перевернутый вок. Скала, собственно, служила стеной и выглядела очень по-язычески, казалось, купол — это яйцо, торчащее из кратера, оставленного метеоритом. Вокруг церкви стояли жилые дома, похожие друг на друга, как близнецы, — массовые постройки для среднего класса тридцатых годов.

Органист сидел так, что ему были видны левые ряды скамей. В центре "сцены" стояли скамьи для хора; хор играл важную роль. Органные трубы из меди выглядели очень современно на фоне темного и светлого дерева корпуса. Окруженная камнем кафедра проповедника напомнила Джеку фонтанчик-поилку.

Было часа два дня, Джек сидел и слушал Ханнеле и Ритву, Ритва сидела к нему боком, на скамье перед мануалом, а Ханнеле — лицом, расставив ноги и зажав виолончель между ними. Кроме Джека, их слушали еще несколько человек, они тихо вошли, а потом так же тихо ушли. Джек понял, что девушки сразу его узнали — наверное, даже ждали (видимо, их предупредила дама из академии): Ханнеле просто кивнула и улыбнулась, Ритва пристально взглянула и тоже улыбнулась.