Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

— "О сладость Тела Твоего", вот как он называется, — сказала Ханнеле и стала напевать. — Я только мелодию знаю, слов нам твой папа не записал.

Мелодия показалась Джеку знакомой, наверное, он слышал ее или даже пел в Св. Хильде. Еще он помнил, что мама пела этот гимн в Амстердаме в квартале красных фонарей. Если папа играл его в Шотландии, значит, он или англиканский, или шотландский епископальный.

Они едва не забыли поговорить про старика-"мясника", но тут Ханнеле случайно указала на татуировку у себя на бедре и сказала:

— Для Сами Сало очень неплохая работа.

Тогда Джек пересказал Ханнеле и Ритве жуткую историю, приключившуюся с ним и мамой ночью в отеле "Торни", когда Сами ломился к ним в дверь — а равно и про то, как его жена, куда моложе Сами, хамила Алисе в "Сальве" и объясняла, что она отбирает у мужа клиентов.

Ханнеле снова покачала головой (любопытно, что ее короткие курчавые волосы даже не дрожали при этом).

— Жена Сами умерла задолго до того, как вы с мамой приехали в Хельсинки, Джек, — сказала Ритва. — Официантка из "Сальве" — его дочь.

— Ее зовут Минна, — добавила Ханнеле. — Она дружила с Уильямом, он любил женщин постарше. Я всегда считала, что они странная пара, но у Минны была тяжелая жизнь, почти как у твоего папы. Она родила вне брака, и ребенок умер маленьким, у него был порок дыхательных путей.

— Джек, пойми, твой папа не искал себе любовниц. Я думаю, он был все еще влюблен в датчанку, — заметила Ритва. — Минна была для него утешением. Я думаю, он и на себя так смотрел — мол, я уже ни на что не годен, кроме как быть утешением кому-то другому. Знаешь, это старая христианская идея — найди кого-нибудь, кому плохо, и поддержи его.

Агнета Нильсон, учившая Уильяма по классу хора в Стокгольме, а Джека по классу катания на коньках, была из тех, что постарше. Агнете, наверное, тоже было плохо — в конце концов, у нее же слабое сердце.

— Смотри, Джек, мы ведь с Ритвой музыканты, да преотменные. Твой папа тоже был в первую и главную очередь музыкантом, — сказала Ханнеле. — Я живу, как мне хочется, но я не считаю, что имею на это право потому, что я — человек искусства. Уильям тоже не считал, что из этого что-то следует. Но твоя-то мамаша по какому праву делала то, что она делала? Она считала, что ей все должны, что ей все позволено! Да с какой радости, хотела бы я знать!

— Ханнеле, эта блядь ему все-таки мать, ты что, — укоризненно проговорила Ритва.

— Если тебя бросили, плюнь и иди дальше, — заявила Ханнеле Джеку. — А твоя мамаша изготовила из пустяка целый бразильский телесериал!

— Ханнеле, ну что ты! — сказала Ритва. — Джек, мы видели все твои фильмы. Мы даже представить себе не могли, что ты вырастешь нормальным, здоровым человеком!

Джек, однако, вовсе не чувствовал себя нормальным и здоровым. Он все время думал о Минне, официантке с толстыми руками, дочери Сами Сало. Как у нее дрожали руки! Она, оказывается, была подругой папы!

Добрая мама сумела отравить даже это, дружбу между мужчиной и женщиной, которым плохо. Ханнеле считала, что Минна и Уильям не спали друг с другом, Ритва была противоположного мнения, но какая разница? Алиса сумела убедить Сами Сало, что его несчастной дочери угрожают еще большие несчастья, ведь Уильям бросит ее и предаст, так что татуировщик спал и видел, как Алиса покидает Хельсинки — он знал, что Уильям последует за ней.

Сами Сало и в самом деле проходил по категории "мясников", но его бизнес ничуть не страдал из-за Алисы. Ханнеле и Ритва объяснили Джеку, что у его матери татуировались только студенты, завсегдатаи бара при отеле "Торни", а даже самые богатые из них не могли себе позволить тратить много денег на татуировки. Вот моряки — другое дело, они сорили деньгами в тату-салонах, но все гурьбой шли прямиком к Сами, об Алисе даже не думая.

Джек узнал, что Кари Ваара был путешественник — постоянно давал концерты за границей, поэтому Уильям де-факто служил при Иоханнексенкиркко главным органистом; он обожал и саму церковь, и орган, и своих учеников по Академии Сибелиуса. Лучшими среди них были Ритва и Ханнеле.

В Амстердаме у Уильяма учеников не будет — нагрузка в Аудекерк слишком тяжелая, времени на занятия не остается.

— Это так много времени занимает, настройка органа? — спросил Джек.

— Что?!

Джек рассказал им, какую лапшу повесила ему на уши добрая мама — что папа в Амстердаме смог найти только презренную работу настройщика. Орган, мол, и правда гигантский, как и говорил Кари Ваара, но настроить его никак нельзя.

— Боже, Джек, Уильям в этом смысле был совершенно безнадежен — он гитару не мог как следует настроить, не то что орган! — воскликнула Ритва.

— Он и играть-то в Аудекерк согласился только при условии, что церковь наймет дополнительно настройщика, — сказала Ханнеле.

— У них был человек, который настраивал орган перед концертами, но твой папа настоял, чтобы взяли еще одного, и этот второй настраивал инструмент каждый день, — добавила Ритва.

— Каждую ночь, — поправила ее Ханнеле.

Тут-то Джек и понял, кто был этот "дополнительный" настройщик — тот самый толстощекий юноша по имени Франс Донкер, "вундеркинд", как говорила мама, который посыпал пудрой мануальную скамью, чтобы легче было по ней ездить (она, как и орган, была гигантская). Тот самый, который однажды ночью играл Джеку, маме и прочим шлюхам, страдающим от бессонницы, а должен был настраивать орган.

— Говорят, что тот, кто играет в Аудекерк, играет для двух типов людей — для туристов и для проституток! — сказал Кари Ваара Алисе с Джеком. Ваара очень гордился Уильямом, поведали Джеку Ритва и Ханнеле, говорил, что Уильям его лучший ученик за всю жизнь.

Но Алиса хотела, чтобы в глазах Джека отец был ничтожеством, простым настройщиком; она целенаправленно унижала и очерняла отца в глазах Уильяма.

— Но в Амстердаме что-то произошло, — сказал Джек. — Отец больше не переезжал за нами из города в город. Значит, что-то случилось.

Ханнеле снова покачала головой.

— Какой-то адвокат заключил с твоей мамашей сделку, Джек, — сказала Ритва. — Условия были жестокие, но кто-то должен был остановить ее.

— Это не сделка, это черт-те что! Бедный Уильям, как только он на это пошел! — в ярости закричала Ханнеле.

— Ханнеле, для Джека это была неплохая сделка, — возразила Ритва.

— Я не помню никаких адвокатов, — сказал Джек.

— Это была женщина, фамилия, кажется, Фемке, а может, это ее имя. Знаменитый специалист по бракоразводным делам, сама когда-то прошла через чудовищный развод.

Боже мой, ну это уже просто смешно! Джек думал, что Фемке проститутка, а она адвокат! Господи, как мама только выдумала эту идиотскую, шитую белыми нитками историю про то, как Фемке стала проституткой, чтобы утереть нос бывшему мужу! Джек помнил, мать внушила ему, что Фемке была очень богата, но пошла на панель! Впрочем, чему только не поверишь, если тебе четыре года, а мама кормит тебя дезинформацией не хуже иностранной разведки? Когда у тебя не память, а сплошная подделка?

— Джек, тебе нужно все разузнать самому. Начни с полицейского, в этой истории фигурировал какой-то человек из полиции, лучший друг твоего отца, — посоветовала Ритва.

— Более того, он был твой лучший друг, Джек, — именно он тебя спас, — сказала Ханнеле.

— Да, его я помню, — сказал Джек.

Отличный был, в самом деле, парень этот Нико Аудеянс — голубые глаза, шрам в виде перевернутой буквы "Г" на скуле.

— Я, конечно, думал, что он лучший друг мамы, — объяснил Джек девушкам. — А еще я думал, что Фемке — шлюха!

Они сидели на кожаном диване в гостиной, тьма объяла уже и купол Церкви в скале. Девушки сели по разные стороны от Джека и обняли его.

— Джек, шлюхой была твоя мамаша, а Фемке просто адвокат, — сказала Ханнеле.

— Мама стала проституткой только на одну ночь! — в ужасе, едва не поперхнувшись, возразил Джек. — Она приняла единственного клиента — молодого, совсем юношу, девственника, по ее словам.

Девушки обняли его покрепче.

— Джек, никто не становится шлюхой на одну ночь, — заметила Ритва.

— Кроме того, проститутка не может принять единственного клиента, не говоря уже о том, чтобы это оказался девственник, — сказала Ханнеле.

— Я придумала — нам надо сегодня поужинать вместе! — воскликнула Ритва.

— Только если у Джека нет других планов, — сказала Ханнеле, дразня его. — Я не буду делить Джека Бернса с другой женщиной!

Он сидел на диване, смотрел во тьму за окном.

— Кажется, у него как раз другие планы, — сказала Ритва.

— Да, точно. Я вижу это по глазам, — подтвердила Ханнеле.

— Простите меня, — сказал им Джек. Он и не подозревал, что в ту ночь ему придется извиняться еще раз.

Тренерша по аэробике была на тридцать первой неделе беременности, ждала второго ребенка.