И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

что есть отдельные индивиды, которые хотят навредить вам, а может и себе, и этим самым прославиться? Это обыкновенное чувство обиженности, сопряженное со страхами, природа которых нам неизвестна. Да и, насколько мне помнится, большая часть этих несчастных пришла сюда, чтобы поглядеть не на ваших замечательных львов, а на араба, что глотает оружие.

– Быть может, вы правы, комиссар, – сказал Фельон и потушил папиросу ботинком, – как бы то ни было, мне будет намного спокойнее, если вы окажете мне честь и проследите сегодня за порядком в Большом шапито. На надзирателей, этих тупоголовых громил, я полагаться никак не могу.

– Хоть я и рассчитывал сегодня побывать в «квартале» уродов, – с досадой произнес Обье, – однако отказать просьбе третьего лица в этом великом цирке я не могу. Будьте уверены, ничего не произойдет сегодня за время моего нахождения в Большом шапито.

Они пожали друг другу руки и поцеловались в знак сотрудничества. В этот момент прибежал посланник от Буайяра с приказом открывать ворота. Обье, поклонившись, отправился в Большое шапито. Фельон же, отослав посланника обратно, дал знак надзирателям впускать людей. Билетеры в кассе приготовились массово раздавать билеты. Незадолго до этого начальник цирковой кассы Жорж Франк получил распоряжение поднять цены на билеты для тех, кто не приобрел их заранее. Сделать это было необходимо потому, что из цирковой казны было потрачено слишком много средств на закупку угля для «Горы», а также все того же продовольствия, которое резко подорожало из-за поздней (по французским меркам) весны. Многим людям, пришедшим без билетов и рассчитывавшим их купить сейчас по старой цене, данное обстоятельство пришлось не в радость, но делать им было нечего, а посмотреть на всякого рода представления очень хотелось. Разумеется, благодаря великой силе сплетен, а также массированной рекламе, абсолютное большинство посетителей хотели видеть Омара. К числу таких посетителей относился, в некоторой мере, и мэр Дижона Франсуа Дюбуа. Когда его экипаж подъехал к воротам цирка, огромной толпе пришлось посторониться, дабы он вообще мог пройти внутрь. Фельон подошел ближе к экипажу и с нетерпением ждал, когда месье Дюбуа выйдет из него. Как только он вышел, то Фельон увидел перед собой человека весьма недурно одетого, усатого, возрастом, вероятно, бывшего ровесником Анри, и в белых перчатках. Эти белые перчатки привлекали излишнее внимание своей белизной у всех, кто смотрел на мэра.

После Дюбуа из экипажа вышел его секретарь. По крайней мере, так подумал Фельон, потому как иной должности вообразить для человека, весьма молодого при этом, сутулого, в круглых очках и в поношенном сюртучке он не мог. Секретарь мэра, имя которого останется утерянным в просторах истории навсегда, поспешил что-то шепнуть на ухо своему начальнику, после чего тот, словно мастодонт, направился напрямую к воротам, не обращая внимания на толпу, расходившуюся при приближении Дюбуа и раболепно скандировавшую лозунги в его поддержку.

– Месье Дюбуа, позвольте вас от всего сердца приветствовать в цирке «Парадиз»! – с широкой улыбкой произнес Фельон, когда мэр оказался прямо перед ним, – мое имя Анри Фельон, в мои обязанности входит сегодняшнее сопровождение вас по территории нашего великолепного цирка.

– Рад, очень рад, месье Фельон, – учтиво сказал Дюбуа и слегка наклонил голову, – однако, как мне думалось, встретит меня шпрехшталмейстер вашего цирка Мишель Буайяр. Он мой давний знакомый, и мне хотелось бы с ним непременно встретиться. Где же он?

– Месье Буайяр в настоящий момент готовится к открытию основной цирковой программы, которая пройдет в Большом шапито, – разъяснил Фельон и пригласил Дюбуа пройти внутрь. Последний кивнул и прошел вперед. Люди же, стоявшие в очереди за правом пройти, остались стоять за воротами.

По пути в Большое шапито Фельон и Дюбуа очень активно беседовали. При этом говорил в основном Дюбуа, хотя должно было быть иначе. Его белые перчатки не давали покоя Фельону, постоянно отвлекая от разговора. Что-то в них было такое неприятное, что заставляло их ненавидеть. Говорил же Фельон с Дюбуа в основном о том, как мэр дружил с Мишелем Буайяром. Зашла также речь и о должности, занимаемой месье Франсуа. Само собой, начал про нее говорить он сам, как любой только что вступивший в должность чиновник, через каждые три слова обязательно себя расхваливая и критикуя предшественника за невыполненные обещания.

Слушать политическую демагогию Фельону было очень неприятно, потому что он надеялся на интерес мэра к работе самого цирка. Однако еще более неприятной для него была почти что маниакальная увлеченность Дюбуа шпрехшталмейстером. Каждый раз он выводил любую мысль, которую высказывал, именно на Буайяра. А Фельону приходилось, в угоду градоначальнику, постоянно с ним соглашаться и также хвалить старика. Из-за этого Фельон внутри себя сильно злился и на мэра, и на Буайара, вокруг которого, по сути, и строился весь диалог. И потому ему стало очень легко на душе, когда они подошли к Большому шапито.

– Вот мы и пришли, месье, – с облегчением сказал Фельон, провожая Дюбуа внутрь, – ваше место уже готово. Прошу!

Дюбуа молча поблагодарил его и прошел к трибунам, попутно восхищаясь огромным пространством под куполом. Спустя несколько минут начали пропускать первых посетителей, приобретших билеты заранее. После них стали запускать уже тех людей, кто приобретал билеты сейчас. По большей части они устремлялись в Большое шапито, но были и те, кто просто пришел насладиться всем великолепием цирка, а не одним конкретным номером. Фельону же ничего не осталось, кроме как пойти за кулисы и сообщить Буайяру о том, что месье мэр прибыл.

– Превосходно, – отстраненно произнес Буайяр, когда выслушал Фельона, – сообщи месье Дюбуа, что я обязательно приму его за кулисами после завершения основной программы в четыре часа пополудни.

– Как будет угодно, месье шпрехшталмейстер, – со сжатой челюстью и жутким гневом внутри произнес Фельон и поспешил удалиться.

Но Буайяр резко его остановил:

– Погоди, Анри, ты кое-что забыл сделать.

Фельон обернулся и понял, что забыл сделать поклон, положенный по протоколу. В этот момент в груди его все сжалось, захотелось кого-нибудь придушить, и желательно – самого старика Буайяра. Однако ему пришлось снова унизиться и выказать почтение управляющему цирком. Он подошел ближе и сделал низки поклон, отведя одну ногу назад. Буайяр злорадно улыбнулся и махнул рукой, давая возможность уйти. «Ничего, еще придет время, когда мне все в ноги падать будут», – подумал Фельон, когда вышел на манеж и направился к трибуне, которую занимал Дюбуа. Сообщив Дюбуа все, что сказал Буайяр, Фельон отправился обратно за кулисы, надеясь повстречать там комиссара Обье. Зрительные места уже начали вовсю заполняться людьми, а артисты, как и положено,