Следы помады. Тайная история XX века - Грейл Маркус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЛИ, — говорил Дебор, — существовал на «обочине экономики» и претендовал на «роль чистого потребления»; Изу говорил, что без производства не существует товаров для потребления. Не товары, парировал ЛИ, а время. Оно остановилось, целью ЛИ было заставить его идти. Над «всеобщей забастовкой» во втором выпуске “Internationale lettriste” располагался «манифест», подписанный семью мужчинами и четырьмя женщинами (Сара, Берна, П.-Ж. Берле, Бро, Даху, Дебор, Линда, Франсуаза Лежар, Менсьон, Папай и Вольман), самым большим числом членов ЛИ, собиравшихся в одном месте, — лишь трое из них дотянут до следующего года:
Леттристская провокация — способ времяпрепровождения. Ни в чём ином революционная мысль не присутствует. За неимением ничего лучшего мы продолжаем наши скандалы в тесном мирке мёртвой литературы. Естественно, для того чтобы заявить о себе, мы пишем манифесты. Бесцеремонность — прекрасная вещь. Наши желания были обманчивы и обречены на гибель. Неизменная молодёжь, как говорится. Недели проходят подобно прямой линии. Наши встречи бессистемны и наши ненадёжные связи затеряются за хрупкой защитой слов. Земля крутится как ни в чём не бывало. Короче, условия человеческого существования нам не нравятся30.
Подобно Менсьону, группа дошла до грани нигилизма, попыталась вернуться обратно, но обнаружила, что назад пути нет:
Всё, что служит консервации, помогает работе полиции. Поскольку мы знаем, что все существующие идеи и поведенческие модели несостоятельны. Современное общество делится на леттристов и на полицейских стукачей… Нет нигилистов, есть лишь импотенты. Нам запрещено почти всё. Détournement несовершеннолетних
— и здесь это слово появляется в значении «подрывная деятельность», «сбивание с пути», «растление», «совращение» — и употребление наркотиков преследуются по закону, как и в целом все наши действия по преодолению пустоты. Многие из наших товарищей сидят за воровство. Мы восстаём против наказаний, наложенных на людей, осознавших, что работать совершенно необязательно. Мы отвергаем диалог. Человеческие отношения должны быть основаны на страсти, если не на Терроре.
Двадцать шесть
Двадцать шесть лет спустя, в 1979 году, Вольман опубликовал толстый таблоид, который он назвал “Duhring Duhring”. На каждой из 64 страниц располагалось 54 плотно расположенных лица, общей численностью более трёх тысяч: банальные образы нынешних политиков, государственных деятелей, кинозвёзд, персонажей известных картин и скульптур, святых, героев комиксов, революционеров, писателей, всякого рода знаменитостей. Каждое лицо вертикально заклеено пустой полоской бумаги и такой же полоской горизонтально, на уровне глаз, с написанным на ней словом («социализм», «классы», «собственники», «рабочие» в одной серии; «зародыш», «территория», «презрение», «повествование» в другой). Многие лица появляются вновь на других страницах, подписанные новыми словами, или наоборот; элементы свободно перемещаются по всей газете.
Страница из “Duhring Duhring” (Жиля) Жозефа Вольмана, 1979
Бесконечные, кажущиеся произвольными сопоставления вероятны в любой истории, появляющейся в ежедневной прессе. Пролистав несколько страниц, человек попадает в сердцевину одного из определений Дебора из «Общества спектакля», определения спектакля как непрерываемого обсуждения существующим порядком самого себя, даже если это обсуждение здесь сведено к пустой болтовне, а его глашатаи, уполномоченные и их дублёры, рекуператоры и рекуперируемые остаются почти никак не опознанными, их идентичность заретуширована их социальной ролью. Это несмешной анекдот: если приложить универсальную газету Вольмана на любую другую, то слова и лица выпрыгнут из своего контекста, из своих событий и привычной истории и превратятся в слова из игры Скрэббл[135] — агрессияБрежневапривилегииДядюшкиСкруджаНаполеоновскаявойна, все определяемые объекты расплавятся в одну совокупность бессмыслицы. Единственная ирония — хвост виляет собакой, — в том, что если такова картина публичного выступления, а публичное выступление является болтовнёй, значит, эта болтовня, тем не менее, управляет миром.
На первой странице эпиграф: «Мы были против власти слов — против власти». Но “Duhring Duhring” это перманентная дада-газета, то есть всегда сегодняшняя, поэтому я сказал Вольману, что не понимаю, почему используется прошедшее время: «мы были». «Потому что “мы” были ЛИ, — сказал он. — Потому что то время было настоящим».
На мгновение в его квартире в 1985 году время повернулось вспять: «ему было 27», написали в “Potlatch” в некрологе, посвящённом Вольману31. Он вместе с Дебором основал группу; прошли годы, и они пережили всех остальных. Но в январе 1957 года> через четыре месяца после представления ЛИ на Первом мировом конгрессе свободных художников в итальянской Альбе, где строились первые планы по созданию по-настоящему международной организации, Вольман также был исключён.
В Альбе Вольман излагал концепции ЛИ таким потенциальным проектировщикам воображаемых городов, как Констан Нивенхёйс из Голландии, Асгер Иорн из Дании, Джузеппе ПиноТаллицио, Этторе Соттасс-младший из Италии и Православ Рада из Чехословакии, большинство из которых были художниками, выставлялись в галереях и имели агентов: «Процесс отрицания и разрушения, который всё ярче проявляется в отношении всех прежних условий артистической деятельности, является необратимым»32. Искусство распадалось от противоречия, являвшегося скорее социальным, чем эстетическим: «…следствие появления более совершенных возможностей действий над миром».
Глобальный переворот в экономике и науке был неизбежен. Как на Востоке, так и на Западе средства производства оставались в руках правящих классов, но сам вопрос производства был почти решён. Вскоре единственными нормами производства могут стать нормы социального контроля, и пределов у этих норм может не быть. Под угрозу попадали средства преобразования. Вольман рассказывал, что работа зачахнет перед лицом технологий, что изобилие будет измеряться не в товарах потребления, а во времени, что досуг являлся настоящим революционным вопросом. Праздность вскоре может оказаться стержнем цивилизации: настолько влиятельной сферой возможного счастья, что сможет испытать на прочность силу всех механизмов отчуждения, чтобы подавить её. Война будет вестись за смысл жизни. Если праздность окажется обуздана, цивилизация может превратиться в отвратительную тюрьму наподобие курорта. Но если праздность покорена не будет, то она может стать основанием для претворения в жизнь такой несдерживаемой свободы, что ни один ныне известный социальный строй не сможет ей соответствовать.
ТОКИО, 14 июля. Работницы компании, торгующей шёлком, объявили забастовку с требованием права на нормальную личную жизнь, переросшую практически в «войну» между работодателями и населением города Фудзиномия, располагающегося в шестидесяти четырёх километрах от Токио.
Молодые работницы фабрики, принадлежащей Omni Silk Spinning Company, живущие в общежитиях, где действует система строгих правил, недовольны тем, что компания
