Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев

Танька прицельно плюнула «Орбитом». Он попал Соньке в щёку. Сонька молниеносно его смахнула, затем стянула с Юльки ботинок и запустила им в Таньку. Та увернулась и высунула язык немалой длины. Но в ту же секунду он был прикушен, так как второй ботинок, брошенный с дикой силою вслед за первым, звонко ударил Таньку по лбу.

– Вот это я буду помнить, – сухо пообещала Танька, достав платочек и тщательно отерев им место удара, – это я буду помнить до конца дней своих!

– Ты знаешь, я тоже вряд ли это забуду, – проговорила Сонька между взрывами хохота, – это было самое лучшее из того, что я в жизни видела!

В дверь опять постучали.

– Читать умеешь?

– Сонька, открой, пожалуйста! За мной гонятся!

– Что ты сшиздила?

– Водку! За двести семьдесят! Две бутылки!

– Ах! – всплеснула руками Танька, и, встав, открыла. Ленка, как оказалось, не наврала – вбежала с двумя бутылками.

– Ты, овца! – верещала Сонька, пока две её подруги тщательно запирали дверь, – меня и так участковый ищет, а ты мне тут ещё одну жопу делаешь!

– Шутка, шутка, за мной не гонятся, – пропищала Ленка, вручив ей водку, – я их из супермаркета утащила! Никто не видел.

– Жалко. Жду не дождусь, когда тебя, дуру, за уши оттаскают!

– Стаканы где? – сняв и аккуратно повесив куртку на спинку стула, спросила Танька.

– Да там же, где и вчера, и в прошлом году стояли – на подоконнике! Ты их только ополосни. Маринка, подъём!

Юлька притворилась, что крепко спит. Её потолкали, пощекотали, и она села, зевая как можно шире. Танька ополоснула четыре чашки. Налили. Выпили. Сонька стала плеваться.

– Ох, и говно! – прохрипела Танька, растянув рот от виска до шеи, – говно за сорок рублей!

– Да много ты понимаешь, – сдавленно щебетнула Ленка, щёки которой из бледно-жёлтых мгновенно стали зелёными, – это финская водка! Её богатые люди пьют!

Юлька, спрыгнув на пол и зажав рот ладонями, побежала к ближайшему унитазу. По всей её системе пищеварения шлялся ёж, поднявший колючки. Корчась над унитазом, она услышала, что подруги о чём-то шепчутся. Из кабинки она потащилась к раковине. Умылась, прополоскала рот. Над столом забулькало.

– У меня ведь есть закусон! – вдруг вспомнила Сонька, и, выдвинув средний ящик стола, извлекла пакет с мандаринами, – пьём ещё, Маринка!

– Больше не буду, – пролепетала Юлька, плетясь к столу. Ленка помогла ей на него сесть. Танькин рот уже был растянут не от виска до шеи, а от одного уха до другого.

– Ну, по чуть-чуть, – сюсюкнула Сонька, сдирая толстую кожуру с огромного мандарина, – вторая легче пойдёт! Смотри, какой мандаринчик! С таким и спирту глотнуть не страшно.

– Да, по чуть-чуть, – подхватила Танька, дав Юльке чашку, в которой, точно, было чуть-чуть, – давай, за знакомство!

Выпили. Мандарин был очень хорош. И это было последнее, что запомнила Юлька.

Глава пятая

Это она. Проклятая ведьма, которая изувечила ей всю жизнь и сожрала всех, кто что-то для неё значил. Ведьма идёт по дну лесного оврага, пронизанного лучами солнца, и озирается, хищно вздёргивая губу и взмахивая ресницами. Она, Юлька, идёт за ней, прячась за деревьями и кустами. У неё болит всё. Особенно болят ноги, исколотые валежником. Пальцы ног разбиты о дно ручья, усеянное камнями. Адски хочется пить, однако нет времени наклониться или присесть на корточки. Солнце жжёт. Руки и лицо изодраны сучьями. Лес дремуч, но узок. Слева от него – поле, справа – бугор, поросший кустами. Среди деревьев порхают большие белые бабочки. Тишина такая, что Юлька слышит шелест их крылышек. Когда панночка озирается, Юлька, прежде чем успевает спрятаться, замечает, что лицо у неё – землистого цвета, а глаза рыскают, как два волка, обложенные флажками. Юлька осознаёт, что панночка её видит и потому лишь не останавливает на ней своих страшных глаз, что не придаёт ей никакого значения. Другой, куда более страшный враг, угрожает ведьме. Он – близко. Но кто же он? Как его зовут? Откуда он взялся? Юлька с тревогой смотрит по сторонам. Но, кроме воды, травы и деревьев, видит лишь бабочек. Их полно. Их – рой. Они беспокойны.

Лес внезапно кончается. Дальше тянется лишь овраг до самой реки. Небо – яркое, синее. Солнце полыхает низко над полем. Вечер. За бугром, на горе, стоит большая деревня. На бугре – малая, домов десять. К ней тянется от ручья тропинка. Панночка побрела по ней, не оглядываясь, а Юлька осталась на краю леса, спрятавшись за берёзой. Ей виден крайний дом деревеньки. Низкий и покосившийся, он стоит слегка на отшибе, в зарослях лопухов. За мутными стёклами его окон – светлые занавески. К этому дому ведьма и направляется, вся подавшись вперёд из-за крутизны склона. Тихо по-прежнему. Юлька знает, что во всём мире нет ни единой живой души, кроме неё самой, то есть Юльки, панночки и кого-то в чёртовом доме. Ведьма уже почти подошла к нему. Юлька, не сводя с него взгляда и затаив дыхание, ждёт. Она точно знает, что скоро уж шевельнётся светлая занавеска, и кто-то выглянет. Кто он, чёрт бы его побрал? Почему скрывается? Почему усталая ведьма идёт к нему, как коза на привязи?

Юлька смотрит и смотрит на занавеску. Вот, наконец, она шевельнулась. Вот нижний угол её поднялся, и кто-то выглянул. Осторожно, одним глазком. Но Юлька его узнала. Его нельзя было не узнать.

Глава шестая

– Что ты так орёшь? – возмутилась Сонька, ударив Юльку по голове, – мы тебя пока что не бьём!

Юлька заморгала, открыв глаза. Осколки кошмара, который звонко рассыпался от её истошного вопля, тотчас растаяли, не оставив даже и тени воспоминаний – лишь ощущение ледяного, вязкого ужаса. Сердце прыгало так, что перед глазами всё дёргалось и качалось. Она сидела на стуле. Руки её, заломленные за спинку, были привязаны к ней шнурком, а ноги примотаны скотчем к ножкам. За окном было уже темно. Стремительно набирала ход электричка. Тускло горела, качаясь на длинном проводе, лампочка над столом.

– И что это значит? – спросила Юлька, рванувшись и осознав, что ей не удастся освободиться, – вы что, с ума сошли, дуры?

Сонька сидела, как прошлым вечером, на столе, болтая ногами. Ленка и Танька стояли рядом. Лица у троицы были злые, неумолимые.

– Из твоего бреда мы поняли, что зовут тебя Юлечка, и что ты – из милиции, – отчеканила Сонька, пренебрежительно задрав нос, – остальное сама расскажешь или тебе язык развязать, как Ленке?

Ленка, хихикнув, высунула язык – вот, дескать, смотри, действительно не осталось ни одного узелка!

– Да не из милиции я, – возразила Юлька, собравшись с мыслями, – я – из прокуратуры. Точнее, была когда-то. Шесть лет назад. А сейчас я бомж.

– Кому ты звонила, когда я