Маленькое одолжение. Продажная шкура - Джим Батчер

Выглядела она неважно. Точнее, с учетом обстоятельств она выглядела неплохо. Однако при этом она промокла до нитки и изрядно замерзла – она опустилась обнять Мыша за шею, вроде как лаская его, а на деле вытираясь о его мех. Я-то видел, какова Люччо, командир корпуса Стражей Белого Совета, в бою, поэтому мое мнение о ней давно сформировалось. Глядя на женщину, которая, не моргнув глазом, встречалась один на один с учениками Кеммлера, которую я как-то видел стоявшей под шквальным огнем из автоматического оружия, чтобы защитить своих подопечных, – в общем, глядя на нее, я как-то обычно забываю, что роста в ней пять футов четыре дюйма, веса – сто тридцать или сто сорок фунтов, и все насквозь промокшее.

Именно такой она сейчас и была.

В самом эпицентре метели.

– Это недалеко, – ответил я. Потом приблизился к пассажирской двери пикапа. – Посадите ее на колени, – сказал я Кинкейду.

– Она пристегнута ремнем безопасности, – возразил Кинкейд. – Она и так под угрозой заболеть, постояв на морозе.

– Люччо весит ненамного больше, чем Ива, – заявил я ровным тоном. – И опасность схватить пневмонию грозит ей почти так же, как девочке. Поэтому вы сажаете Иву на колени и освобождаете место в кабине моей начальнице – как и подобает джентльмену.

Кинкейд все так же спокойно посмотрел на меня своими ледяными глазами.

– Или что?

– Я вооружен, – сказал я. – А вы нет.

Не меняя выражения лица, он посмотрел на меня, потом на мои руки. Одна из них оставалась в кармане пальто.

– Вы думаете, я поверю, что вы меня убьете?

– Если вы попытаетесь заставить меня выбирать между вами и Люччо, – ответил я с колкой улыбкой, – я совершенно не сомневаюсь, кому мне спеть гавайскую колыбельную.

Зубы его блеснули в неожиданной волчьей улыбке. Он подвинулся, пересадив замерзшую девочку себе на колени.

Когда я вернулся за Люччо, она держалась на ногах только потому, что Мыш сидел на морозе как вкопанный, поддерживая ее. Она вяло пробормотала какие-то возражения, даже пыталась сохранить командный тон, но, поскольку она произнесла это по-итальянски, я постановил, что ее мозг тоже замерз, и принял командование местными силами корпуса на себя, что было несложно, поскольку силы эти состояли из одного меня. Я сунул ее в кабину пикапа и пристегнул ремнем рядом с Кинкейдом. Он даже помог мне с этим – мои пальцы слишком закоченели, чтобы справиться с этим быстро.

– Гарри, – произнес Майкл.

Он повернулся назад, вытащил из-за спинки сиденья одеяло с электроподогревом и кинул его мне. Я поймал его и благодарно кивнул: холод уже начал подбираться к моему желудку.

Вот так мы с Мышом оказались в кузове пикапа – промокшие насквозь, посреди зимы, в разгар бурана. С желудка холод переполз мне на грудь, и я свернулся калачиком, поскольку ничего другого мне просто не оставалось делать. Прибегать к магии я не мог. Мой шар солнечного огня плохо сочетался бы с движущимся пикапом, особенно с учетом того, как меня трясло. Я хотел согреться, а не изжариться заживо.

– П-порой гал-галантность – отс-тстой, – буркнул я Мышу, стуча зубами.

Мой пес, чья пышная зимняя шуба мало помогала, поскольку тоже промокла, прижимался ко мне с такой же силой, как я – к нему под одеялом. В кабине пикапа тем временем делалось все теплее, судя по тому, как запотевало заднее окно. Я ощущал себя персонажем Диккенса. Я подумал, не объяснить ли это Мышу, хотя бы для того, чтобы занять время и мысли, но ему, бедолаге, и без Диккенса плохо приходилось. Поэтому мы провели поездку в жалком, сострадательном молчании. По идее, нам навстречу должны были бы мчаться, вспыхивая мигалками, полиция, пожарные и «скорые». Не знаю, я был слишком занят, развлекаясь непроизвольными ритмичными сокращениями всех мышц моего многострадального тела, чтобы обращать на это внимание.

Спустя тридцать секунд после начала поездки я исполнился уверенности, что вырублюсь и очнусь через пятьсот лет в будущем, но оказалось, что мне пришлось страдать всего каких-то жалких двадцать минут или около того, прежде чем Майкл затормозил перед моим домом.

Обе дверцы кабины распахнулись одновременно, и до меня донесся усталый, но властный голос Люччо.

– Доведите его до дверей, чтобы он смог дезактивировать обереги!

– Я в порядке, – сказал я, поднимаясь.

Правда, вслух у меня вышло что-то вроде «М-м-м-м-м-гх», и когда я сделал попытку встать, я едва не выпал из кузова. Меня подхватил Майкл, и Кинкейд быстро подскочил, чтобы помочь ему спустить меня на землю.

Я смутно ощутил, как рука Кинкейда скользнула мне в карман пальто и вынырнула обратно пустой.

– Вот сукин сын, – произнес он с ухмылкой. – Так я и знал.

Из кабины пикапа выбралась Люччо, неся на бедре и прижимая к себе одной рукой совершенно безвольную фигурку Архива. Руки и ноги у девочки болтались как тряпичные, рот приоткрылся во сне, щеки изрядно порозовели.

– Поднимайтесь, Дрезден! – скомандовала капитан Стражей. Голос ее звучал жестко, как всегда, но, хотя за время поездки она немного отогрелась, одежда оставалась почти такой же мокрой, и я видел, как она ежится на морозе. – Живее.

Я вяло шаркал ногами, пока не вспомнил, что их полагается переставлять поочередно. Это заметно ускорило наше продвижение. Мы подошли к двери, и кто-то сказал что-то насчет опасных