Европейская поэзия XVII века - Автор неизвестен

ТОММАЗО ГАУДЬО3И

УПОТРЕБЛЕНИЕ ТАБАКА

Уже, казалось, исчерпал до днаСпесивый смертный море наслаждений,В пирах и на одре любовных бденийДань роскоши платить любя сполна.

Все, что земля приносит и волна,—Все наше, все для наших вожделений,—Вот главное из общих заблужденийИ в прежние и в наши времена.

И наконец изысканное блюдоНоздрям голодным бренный мир принесИндийский дым из малого сосуда.

Что дальше? Мир катится под откос!Табак — его последняя причуда —Усладою мирскою тешит нос.

ИГРА В КАРТЫ

Фортуна шутит. Для нее игра —Дарить и отнимать одновременно,То вознося, то ставя на колена,И счетом битва — цифрами хитра.

Сверкает злато, груда серебра,Влечет несметных воинов арена.Фортуна к ним скупа попеременноИ — столь же неояшданно — щедра.

Ты видишь, как своей беды грядущейВиной рука бывает: риск велик,И жребий в ней самой — в руке сдающей.

Я на примере карточном постиг,Что в жизни все решает миг бегущий.Один короткий неделимый миг.

СМЕРТЬ СГЛАЖИВАЕТ ВСЕ РАЗЛИЧИЯ

Добычу Марса, алчного жнеца,Я озирал, на поле сечи стоя, —На этом лоне жуткого покоя,Где спал мертвец в объятьях мертвеца.

Белели кости павших в гуще боя,И труса отличить от храбреца,Безродных — от рожденных для венцаПытался я, догадки втуне строя.

И я подумал: если всех однаМатерия для жизни породила,И смерть должна рожденью быть равна.

Коль скоро смертным суждена могила,Возьмет и роскошь бренную она.Людскому веку — краткий миг мерило.

БАРТОЛОМЕО ДОТТИ

МЕЛЬНИЦА

Синьору Камилло Барньяни

Волне послушны, лопасти стучатСтоящего над берегом колосса,И медленно тяжелые колесаВращаются, одно другому в лад.

И каменные жернова скрипят,И торопливою стопой с откосаЦерера сходит, золотоволоса,И камни злато в белый снег мельчат.

Так Время крутит нас, мой друг Камилло,Обруша на людей свою реку:Минуло детство — юность наступила;

Проходит зрелый век — и старикуНе за горами видится могила,Чей камень в прах стирает нас, в муку.

МУРАВЬИ

Ты видишь — по земле живые точки,Как бы живые атомы, снуют,Согласно, дружно, не поодиночке,—То здесь они, то там, то снова тут?

Цепочкою ползут — и все в цепочкеПо зернышку не без труда влекут,Чтобы добычу закопать в лесочкеИ продолжать неутомимый труд.

Понаблюдай за этой канителью,Ты, что, алчбою душу распаля,Богатства копишь потом, чужд веселью.

Так и умрешь, алчбы не утоля,Ты, сделавший стяжанье главной целью,Тогда как цель стяжания — земля.

БЕДНЫЙ ЧЕЛОВЕК И МОГУЩЕСТВЕННЫЕ ВРАГИ

Враги, я принимаю бой, тем пачеЧто спор — о том сегодня, кто сильней,А не о том, кто баловень удачи.Я не слабее вас, хоть вас бедней.

Я травли не боюсь. Будь я богаче,Сложи Фортуна у моих дверейСвои дары, все было бы иначе,Вы милости искали бы моей.

Лишен богатства я, но не булата,Не так ли? Землю я не упрекнуВ том, что она щедрей для супостата.

Я перед вами шеи не согну:Чтоб мир купить, я не имею злата,Но меч имею — продолжать войну.

НЕ НАМЕРЕВАЯСЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НА РОДИНУ

Я на тебя смотрю прощальным взглядом,Земля моя. Ты мачеха, не мать.Чужим я стану воздухом дышать,Чужбина для меня не будет адом.

Меня сочла ты недостойным чадом,На мне — проклятья твоего печать.Чего другого от отчизны ждать,Что за любовь всегда платила ядом?

Приют найду я в стороне любой,Где слава звуком лиры вдохновеннойОпередить приход сумеет мой.

Таков скитальца жребий неизменный:Безвестный — он в отечестве чужой,Прославленный — он гражданин вселенной.

ДОНУ ЧЕЗАРЕ ПАГАНИ, СЕНАТОРУ МИЛАНА

Punitis ingeniis gliscit auctoritas[7]

Тацит. Анналы, 4

Неимоверной тупости плоды!Какая глупость — верить твердолобо,Что дикая сегодняшняя злобаНавеки может скрыть свои следы!

Пускай в огонь цензурные судыШвыряют кипы книг, пусть смотрят в оба,Доводят сочинителей до гроба,Пусть консулы, как никогда, тверды,—

Помилуй, Цезарь, ведь они не правы:Безумие — на книги класть запретИ требовать над автором расправы!

Писателей бранить — себе во вред:Творенью только прибавляют славы,Когда его не выпускают в свет.

САЛЬВАТОРЕ РОЗА

ПРОРОЧЕСТВО РИМСКОМУ ВАВИЛОНУ

Настанут времена: в своем просторном храмеУслышишь кубков звон, и ты тогда прильнешьК вину пурпурному священными устами;

И блуд увидишь ты, скопленье пьяных рож,Краев святых одежд коснется грязь разврата,И тот же самый рок, тебя ввергавший в дрожь,

Теперь уже грозит печальною утратойВенца бесценного, что верою благойНа голову твою возложен был когда-то;И лишь постигнет хлад и голод моровойШутов, что здесь, глумясь, хохочут до рассвета, —Ты их в смятении увидишь пред собой.

Начнут смущать твой ум зловещие приметы;Ты тщетно вечного блаженства будешь ждать,И ужас за тобой пойдет бродить по свету.

АЛЕССАНДРО ТАССОНИ

ПОХИЩЕННОЕ ВЕДРО (Фрагмент)

Молва, меж тем, крылами шумно бьет,Неся известья в царские хоромы;И вот Юпитер грозный узнает,К какому небывалому погромуПустая распря смертных приведет —Ему-то их неистовства знакомы!Он, дабы избежать грядущих бед,Зовет богов Гомера на совет.

В конюшнях Неба началось движенье —Впрягают мулов в легкие возки,Их сбруи вызывают удивленье,Изысканны их седла и легки,А конюхи — уж вовсе загляденье!Красуются на мулах седоки,За ними слуг в ливреях ярких стаяСпешит, расшитым золотом блистая.

Князь Делоса на бричке первым был,Его испанских скакунов копытаТоптали небеса что было сил —Шестерка эта всюду знаменита! —Себя он красной мантией укрыл,Которая руном была подбита,Две дюжины девиц ему воследБежали, словно бабочки на свет.

Паллада с яростью во взоре мчаласьВерхом на иноходце молодом,Богиня очень странной представляласьВ обличии причудливом своем;Испанская мантилья сочеталасьНа ней с туникой греческой, притомБыл у нее — читатель знать обязан —Турецкий ятаган к седлу привязан.

Любви богиня в двух возках неслась,В одном три грации сидели с неюИ сын-красавец, в пурпур разрядясь,А во втором, от быстрой скачки млея,Наставник сына, рядом, развалясь,Сидел мужчина, вряд ли я сумеюПрисутствие его вам объяснить,Но вы уж догадались, может быть?

Старик Сатурн, простуженный и хилый,К скамейке был привязан ремешком,Клистир — эмблема старости унылой —Был около него с ночным горшком,Зато на Марса любо глянуть было —Он по картинкам каждому знаком —Скакун был полон сил, доспехи рделиИ перья шлема по ветру летели.

Богиня злаков с Бахусом вдвоемВ карете очень весело болтали.Нептун в повозке ехал нагишом,Лишь водоросли старца прикрывали,Зато дельфин служил ему конем,Которого и тучи не пугали.Роптала мать, вздыхая: «Как же так?Он все же бог, а поглядишь — рыбак!»

Диана лишь на зов не появилась,Она чуть свет ушла стирать бельеВ тосканские болота, так случилось,Что не было досуга у нее,Старуха-мать за дочку извиниласьИ вновь за дело принялась свое —В ее руках легко мелькали спицы,Она чулок вязала для девицы.

Юнона просто мылась, в полдень жаркийНе дал бы ей прохлады сам Эреб,Мениппу в кухне помогали Парки,Для небожителей готовя хлеб,А после паклей занялись кухарки —Прясть нити человеческих судеб,Силен у погреба стоял, вздыхая,Для слуг вино водицей разбавляя.

Ключи блеснули, загремел запор,Засовы золотые заскрипели,И боги, перейдя широкий двор,В огромном зале с гордостью воссели.Искрился златом мощных стен узор,И фризы самоцветами блестели —В подобном зале мог любой нарядКазаться как бы вроде бедноват.

Вверху, где все рассвечено звездами,Сидит героев славных длинный ряд,Вот загремели трубы, вносят знамя,Великий начинается парад:Идут три сотни стольников с пажами,Угодливые слуги семенят,Алкид, являясь гвардии главою,Колонну замыкает с булавою.

Поскольку он от буйства своегоЕще не излечился в полной мере,Давил он, не жалея никого,Зевак, вокруг теснившихся как звери,Швейцарца он напоминал того,Который, предан христианской вере,Так путь во храм для папы расчищал,Что не один хребет, поди, трещал.

В больших очках и в головном убореЮпитера Меркурий шел с мешком,Все изъявленья просьб, обид и горяНа множестве бумаг хранились в нем,Для смертных сам он — не судья в раздоре,А посему мешок сей целикомОт относил в уборную владыки,Где дважды в день вершился суд великий.……………………………

ФРАНЧЕСКО РЕДИ