Пейзаж с парусом - Владимир Николаевич Жуков

У директора в горле снова заклокотало, он опять трудно заколыхался в кресле. «Так что же я смогу один? Ну, докладную напишу, ну, по кабинетам пройдусь, выбью, выпрошу чего под звонок. А потом? Все сначала? — Он подался вперед и вдруг выбросил руку с нацеленным на него, Травникова, пальцем. — Вы — вот кто может. Я вам какой хотите материал представлю, все расскажу, что думаю, но мне ж, понимаете, не то надо. Вот литье. Плохое у нас литье. А где взять другое? А у вас корреспонденты, вы можете статейку напечатать — острый сигнал. И не о том, что новое оборудование на головном заводе надо ставить, это все и так знают. Какое именно оборудование, исходя из будущих перспектив». — «А у вас что, в министерстве с завязанными глазами работают? — Травников поморщился, жалея, что сам вызвал директора на повторение оптухинских прогнозов. — Попросите планы, покажут». — «А там все будет точно, в планах?» — «Ну, я не знаю». — «И я не знаю. Наш-то завод мелких серий, как в старину говорили, прислуга за все. Вот вы бы и проверили, узнали, какой с нас спрос через десять лет будет. И какие есть еще предприятия похожие. Институт бы подключили с электронной машиной, чтобы все просчитал, все варианты наших возможностей в кооперации. И тогда бы, может, не новую литейку строить, а вообще наше скороспелое объединение распалось бы и возникло другое, прочное… Не-е-т, мне такого не сотворить, тут большой организатор нужен».

Да, снова оптухинское, вздохнул Травников. Или, может, сам директор внушил эти мысли, когда отбивался от технолога на производственном совещании? «Идэ фикс» маленького заводика, другого не услышишь. И Травников спросил громко, задиристо: «Ну а зачем же уж так все на газету, Геннадий Сергеевич? У нее ведь других задач полно. Пусть министерство просчитает, у него и НИИ есть, и электронные машины. Добейтесь!» Директор усмехнулся: «Министерство! И добиться в общем-то можно, в своей стране живем… Так ведь оно для себя просчитает, наше министерство, и для себя сделает. А я ведь о всех таких заводишках, как мой, пекусь, где бы он ни был и кому бы ни подчинялся. О всех!» Травников пожал плечами: «А не жирно ли? Крупные современные предприятия все равно поглотят ваши заводишки. Кому тогда будут нужны все эти расчеты?»

И вот тогда-то у них пошел настоящий разговор, после этих слов. Геннадий Сергеевич даже пытался несколько раз высвободить грузное тело из кресла, вскочить, но у него не получалось, и он, размахивая руками, кричал, что человеку в год нужна одна иголка, и глупо создавать заводы-гиганты по изготовлению иголок, когда их две артели могут за три месяца наготовить на всю страну; Травников отвечал, что иголки будут делать где-нибудь в углу цеха большого завода, а директор доказывал, что десятиклассник не пойдет в эти углы, вообще в крупном городе скоро будет не найти желающих заниматься изо дня в день простыми операциями, а вот в мелких городах — сколько их у нас, подумайте! — в мелких городах уже сейчас избыток рабочей силы, и изготовлять там иголки самое милое дело; да что иголки, наседал директор, разве его завод делает иголки? А редукторы для самых необходимых и, заметьте, разных, бывает, через три месяца переналаживаемся, подъемных устройств? А тележки, всякие там клапаны, заглушки — вы что, не представляете, чего только не нагородят конструкторы в самых ультрасовременных проектах? И все не миллионами, обратите внимание, а по сотне, по десятку экземпляров, а то и по нескольку штук. Как же вы это, голубчик, на своем гиганте делать станете? И где рабочих найдете? Тут, знаете, особый кадр нужен, с опытом, со спокойствием, со смекалкой! Он не меньше пользы, чем люди с ЗИЛа, из Тольятти, принести может, только и ему прогресс нужен, производительность труда!..

Накричавшись, они умолкли, терли платками потные лица. И, как бы отмечая бесцельность дальнейшего спора, Травников решительно встал, протянул Геннадию Сергеевичу руку. Тот долго выкарабкивался из кресла, бочком выплыл из-за стола. «Ну, не уговорил я вас? — Смотрел заискивающе, будто и впрямь от Травникова зависело будущее завода. — Я вот читал статейки под названием «Репортер меняет профессию». И вы бы могли… Тут бы рядом стол поставили, узнали бы день за днем директорские заботы». Травников топтался нетерпеливо: «Не знаю, право. Как-то не думал… Надо обмозговать, в редакции посоветоваться». — «Посоветуйтесь. Бо-о-ль-шое можно дело сделать, при желании, конечно. Большое!»

Долгим тенистым переулком Травников выехал на Звенигородку, бок о бок с гремящим трамваем погнал машину к заставе. Лиловой тенью спереди наплывало высотное здание, и, поглядывая на него, он вдруг подумал, что Оптухину сказал про свой уход, а директору умолчал. И хмыкнул, как бы поглядывая на себя со стороны. Лазейка, что ли? Да зачем она! С заметкой вопрос закрыт, в редакции он о предложении директора, конечно, расскажет, в конце концов за тему может ухватиться и отдел экономики — переведут, правда, все в более высокий теоретический разряд, а уж он-то, Травников, только и хотел — побыстрее смыться, оказаться подальше от полированного стола Геннадия Сергеевича, а то бы тот еще в цеха потащил.

И тут же вспомнились те, «у двери», два токарных станка. Машина стояла возле светофора на площади Восстания; Садовую перегородила плотная автомобильная пробка, но Травникову виделись не бледно-зеленые бока такси, не красные стенки туристских «икарусов», а тусклый свет лампочки, падающий на резец, оловянный отлив стружки и лицо толстяка с капельками пота на лбу и щеках. Что-то у нас есть общее, в смятении решил Травников, чем-то мы сейчас похожи. И эта девчушка в косынке — как Люся Бобрик… Нутро станка, на котором работает толстяк, конечно, из металлолома, директор давно бы мог станок списать, а вот не списывает. Боится грубой работой раздолбать другой токарный? Оберегает?.. Но почему же сам толстяк не уходит — ему-то что? Знает ведь, наверняка знает, что с расценками «химичат», делят на двоих, и не уходит. А токарь, конечно же, опытный, ему через три улицы на большом предприятии во как распахнули бы ворота!

Травников уже был готов прибавить к только что промелькнувшему: «Как передо мной в издательстве… Остается, а я ухожу», но это было только предощущение мысли, не она сама.

Машины на Садовой медленно тронулись, и не успел еще освободиться проезд, как светофоры перемигнули с красного на зеленый;