Действие вместо реакции - Олег Юрьевич Цендровский

гордыне. Мы начинаем угрожать, манипулировать, шантажировать, обманывать. Мы клянемся, что если дождь не прольется, то мы не будем более приносить своих даров. Если река еще раз посмеет потопить наш плот, мы оскверним ее и израним ее духа копьями. Мы плетем козни и устраиваем ловушки.

Анимизм есть дофилософская и донаучная форма мировоззрения, которая господствовала во всех первобытных сообществах. Возникшие в его рамках шаманизм, колдовство и вообще весь культ просто используют арсенал общественных способов влияния в своих попытках договориться с силами жизни. Это проекция детских представлений ума о самом себе и о своем племени на мир вокруг.

С течением времени анимизм становится весьма продуманным и изощренным. Он обрастает множеством идей и запутанной системой ритуалов, а культ умилостивления становится высокоорганизованным. В обществе выделяется особое сословие жрецов, у культа возникает своя образность и начинают возводиться специальные сооружения для его нужд. Так из анимизма рождаются первые формы развитой религии.

Главными культурными центрами, которые сформировали западную традицию, были цивилизации Месопотамии, затем Древнего Египта и, наконец, Древней Греции. Все это были глубоко религиозные сообщества. Фундаментом их мировоззрения, однако, оставался анимизм. Они воспринимали все ключевые процессы мироздания как свободную деятельность одушевленных и свободных деятелей.

Когда что-то происходило, и вавилоняне, и египтяне, и греки задавались вопросом, кто этого захотел и можно ли с ним договориться. За редчайшими исключениями в их мышлении не было ни понятия закономерности, ни принципов, ни природных законов, ни процессов, ни причин. Они мыслили категориями личных характеров, капризов и свободных волеизъявлений.

По мере развития знания с таким подходом к жизни обнаруживалось все больше проблем. Да, анимизм подходил ребенку и по меркам детства человечества был хорош. Но когда дитя вырастает, его старая одежда начинает стеснять движения и становится обузой. Пришло время облачиться в более просторное мировоззрение, и это было временем рождения философии.

Философия как на Западе, так и на Востоке возникла в четыре шага мысли.

Шаг первый: независимость суждения

Взросление ума, в отличие от взросления тела, не происходит автоматически. Это не предопределенный и не линейный процесс, так что, если сидеть сложа руки и просто пичкать себя новой информацией, взросление не произойдет. Чтобы вырасти в умственном отношении, нам нужно освободиться от своих старых одеяний и на какое-то время предстать нагими.

Вместе с тем, это позволит нам увидеть нагим сам мир, ведь наши старые одежды закрывали и его от нас. Они были заслоном между нами и более совершенным видением мира. Чтобы вырасти, нам нужно пережить второе детство и стать архетипическим ребенком. Философия и есть такое новое рождение ума. Она возвращает нас и мир к первозданной наготе, но уже на новом уровне.

Согласно известным словам Аристотеля, философия начинается с удивления. И в этом есть своя правда. Ребенок, недавно появившийся на свет, испытывает удивление – и его же испытывает мыслитель, исследующий мир свежим взглядом. Он удивляется сложности простых вещей и простоте сложных. Он обнаруживает бесчисленные глубины и загадки под своим носом и отсутствие загадок там, где он находил их раньше.

Философия начинается как обнажение себя и мира, сбрасывание былых предубеждений и критический пересмотр того, во что мы ранее верили. Мы отдаляемся от догм и авторитетов, от старых привычек ума и поступка и бросаем на них скептический взгляд со стороны. Это позволяет понять, чего они на самом деле стоят.

Умудренность людей Месопотамии и Египта сделала возможным рождение в Древней Греции западной философии. Там, на рубеже VII и VI веков до новой эры, множество людей начали задаваться одним вопросом: «А что, если то, во что мы верили и верим, ложно?». Что, если мир состоит из мельчайших частиц воды, огня, воздуха или какой-то неопределимой и бесконечно пластичной субстанции? Что, если Солнце есть не живое существо и не небесное божество, а просто раскаленный шар?

Таких вопросов были сотни, и они были настолько фундаментальными, что проверить их достоверность тотчас же путем эксперимента представлялось невозможным. Потому первые философы следовали путем логики.

Они брали вещи, в которых они были более-менее уверены, и прослеживали связи между ними. Что в известных им фактах жизни согласовывалось, а что не согласовывалось? Когда они обнаруживали несостыковку, они предлагали такой способ ее преодолеть, который казался им наиболее прочно основанным на достоверных фактах.

Юности свойственна дерзость. Ребенок проверяет мир на прочность, он роняет предметы, разбирает их на части и собирает заново. Он нахально подвергает сомнению святыни и задает вопросы, которые неприлично и даже опасно задавать взрослому. Так и первые философы не боялись приближаться к святыням, в том числе к религиозным, и принимались сверлить их взглядом. Порой они даже пробовали разобрать их на части и посмотреть, что там внутри.

Одним из первых, кто открыто начал противостоять популярным религиозным воззрениям, был мыслитель и поэт Ксенофан Колофонский (ок. 570–478 годов до н. э.).

Он поставил такой вопрос: «А что, если это не боги сотворили людей по своему подобию, а как раз наоборот, люди создают себе богов как проекцию вовне своих же собственных черт внешности и характера, своих страхов и надежд?»

Пробуя ответить на него, Ксенофан Колофонский сложил следующий стих:

«Если бы руки имели быки или львы, или кони,

Если б писать, точно люди, умели они что угодно,

Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий

Дали б бессмертным быки; их наружность каждый сравнил бы

С тою породой, к какой он и сам на земле сопричастен.

…

Черными мыслят богов и курносыми все эфиопы,

Голубоокими их же и русыми мыслят фракийцы…»

По словам Ксенофана, выходило, что религиозные представления говорят скорее не о богах, а о нас самих и нашем бурном воображении.

Шаг второй: от деятельности к процессу

Философия началась как независимость и отстранение от своих предубеждений для того, чтобы внимательно их изучить. Среди этих предубеждений имелось одно столь массивное и тяжелое, что стесняло движение более других. Это была давняя привычка рассматривать все происходящее как продукт волеизъявления неких деятелей.

Въевшийся в ум людей анимизм позволял находить быстрые и простые объяснения для всего. Чтобы понять, почему случилось то, что случилось, нужно было всего лишь знать характер его автора. Все мыслилось результатом действий живых и одухотворенных существ, и к этим существам нужно было найти особый подход на основе знания их желаний и обыкновений. И, конечно, всегда нужно было делать поправку на возможный каприз