Борись за нее - Лиз Плам

Кевин хмурится и делает глубокий, медленный вдох. Однако тревогу скрыть ему не удается.

— Падение могло сместить ребра и что-то пробить.

Я чувствую, как по позвоночнику пробежал холодок.

— Например?

— Не стоит строить догадки, Скарлет.

Я пристально смотрю на Кевина, после чего мои глаза перемещаются на часы.

— Операция длится уже два часа.

Вместо ответа Кевин протягивает руку и берет мою ладонь в свою — безмолвный способ заверить меня, что все будет хорошо. Тяжело вздохнув, я кладу голову ему на плечо и пытаюсь успокоиться. И в этот момент мои родители бегут по коридору в сторону приемной.

— Скарлет, милая, слава богу! — кричит мама, увидев меня. Папа следует за ней. — Офицер Блэк нам все рассказал! Слава богу, что с тобой все в порядке!

Я обнимаю их обоих, позволяя себе почувствовать облегчение, которого так заслуживаю. Хотя Элайджа сейчас находится в операционной, потенциально борясь за жизнь, я, по крайней мере, знаю, что закончила то, что начал Макс. Его смерть теперь не напрасна.

— Как Элайджа?

— Он уже два часа в операционной. Мы ждем новостей.

— Где офицер Блэк?

Кевин отвечает вместо меня:

— Только что приехала мисс Блэк. Мы решили дать им возможность побыть наедине и разобраться самим.

Проходящий мимо хирург направляется в приемную. Мы понимаем, что это может быть та самая врач, которая докладывала об операции Элайджи, поэтому быстро бежим следом. Наши подозрения подтверждаются: она разговаривает с родителями Элайджи.

— …он сломал три ребра, одно из которых пробило легкое, а другое — несколько крупных кровеносных сосудов. К счастью, третье ребро не причинило сильного вреда, кроме боли. Травмы серьезные. Он…

И тут я ломаюсь.

Да, она не говорит, что он не выживет, но поскольку я устала, волнуюсь и злюсь, то убеждаю себя именно в этом.

— О боже, все плохо. Мы опоздали. Я думала, с ним все будет в порядке, Кевин, ты сказал, что с ним все будет в порядке! Он проколол легкое! А легкие нужны, чтобы дышать! — всхлипываю я, не понимая, насколько истерично звучу. — Неудивительно, что он задыхался и кашлял кровью… Я знала, что все плохо! Он умирает, и это все потому, что мы не успели вовремя!

Внезапно я чувствую руку на своем плече, которая заставляет меня замолчать. Кевин хмурит брови.

— Малышка Такер, она же сказала, что Элайджа в порядке. Ему нужен отдых.

— Скарлет, милая, с ним все в порядке, — добавляет моя мама.

Я едва не падаю на пол в слезах облегчения, но каким-то образом держу себя в руках. Он в порядке.

Хирург продолжает:

— Сейчас он спит, но члены семьи могут его навестить. Мистер и мисс Блэк? Вы двое можете следовать за мной.

— Иди, Джанет. Я… он захочет увидеть тебя, — говорит Чарльз.

Она не спорит с ним, и я действительно не могу ее винить. Да, он выполнил свою работу как отец и офицер, но это вовсе не означает, что он прощен за уход из семьи. Мисс Блэк отворачивается и следует за хирургом к Элайдже. Как же я хочу стать той, кому разрешат пойти с ней.

— Собственно говоря, — начинает Чарльз, хватая пальто и неловко покашливая. — Мне, наверное, пора.

— Подождите, что?

— Скарлет, я ценю, что ты пришла ко мне и позволила закончить начатое дело, но я не могу посмотреть в глаза Элайдже. Прости.

Я думала, что все закончилось, но, к сожалению, это не так. Хотя наши жизни теперь в безопасности, а прошлое Макса больше не является загадкой, существует еще одна проблема, которую нужно уладить.

— Вы так просто собираетесь его бросить? Еще раз? Когда он больше всего в вас нуждается?

Чарльз останавливается; его напряженная спина обращена ко мне.

— Я говорила, что у вас появился шанс исправить ошибки. Я имела в виду не только спасение Элайджи. У вас есть шанс снова обрести сына. Его спасение — лишь половина битвы, Чарльз.

Он поворачивается, и впервые я вижу слезы в его глазах.

— Он не простит меня, Скарлет.

— Откуда вы знаете, если не хотите даже попытаться?

Он оглядывается на моих родителей и Кевина, которые полностью поддерживают меня, а затем медленно кивает.

— Ладно. Я пойду к нему.

Я провожу ночь в приемном покое больницы с Кевином и моими родителями. Я отказываюсь уходить, пока не увижу Элайджу, а они отказываются уходить без меня. Утром медсестры сообщают мне, что я наконец могу к нему зайти.

Я следую за медсестрой по пропахшим хлоркой белым коридорам, стараясь сосредоточиться на ней, а не на обилии медсестер и врачей вокруг нас. Через несколько коротких секунд она останавливается у палаты и открывает мне дверь. Во время этой короткой прогулки я готовилась к тому, что увижу человека, который не похож на Элайджу. Я создала образ того, как он будет выглядеть после операции, — изуродованного человека.

Но потом мои глаза останавливаются на нем.

Элайджа крепко спит. Вместо обычного боевого облачения на нем больничный чистый халат. Я бросаю взгляд на избитое лицо, и мое сердце замирает от количества синяков. Глаза его опухли, нос выровнялся, но теперь смещен к центру из-за того, что его снова сломали. Щеки стали багровыми от синяков. Этот парень — все тот же Элайджа. Он через многое прошел, и сейчас я не хочу его будить.

— Я оставлю вас. Если вам что-нибудь понадобится — зовите медсестру, — говорит она, прежде чем выйти из комнаты.

Я беру стул рядом с его кроватью, который почему-то более неудобен, чем кресла в приемном покое, и тихо сажусь. Учитывая, что прошлой ночью я почти не спала, я погружаюсь в беспокойный сон почти сразу, как мой зад приземляется на пружинящую подушку. Я просыпаюсь, когда чувствую, что Элайджа зашевелился во сне. Он поворачивает голову, его лицо выражает агонию. Я мгновенно сажусь. Элайджа бормочет что-то бессвязное,