Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова

- Вам нельзя, учитель. У вас радикулит, а камень холодный. Нам с Маришей поручили присматривать. Опять сляжете? - Читает дальше.

Савчук послушно встает.

- Прогнали все-таки фотографа. Мы втроем прогнали сейчас фотографа. Во-он он уходит! Приходил, изволите видеть, от горсовета запечатлеть дубовую рощу. Наиболее знаменитые дубы.

Вадик вглядывается и видит на том берегу узкую спину Петровых, перекрещенную ремнями фотоаппаратов, фотовспышек и другого фотоимущества. Старший тренер Андриевский все-таки выставил Петровых из стрелкового лагеря, поймал его, когда у него одни и те же ребята отстреливались по нескольку раз под чужими фамилиями. Где он теперь кормится? В Москве? Там, говорят, у его жены квартира, знакомства. Или здесь по мелочи клюет?

- Велено заснять рощу на прощанье, для краеведческого музея,- Савчук объясняет: - Перед сносом. Их ведь рубить собрались, дубы.

Редко, очень редко Вадик бывает невежливым, особенно со старшим. Но на этот раз...

- Да вы что? Да вы понимаете?..- Одергивает себя: - Извините. Но надо же... в Академию наук... в газету... в...

Дубы шелестят:- На-аш! На-аш!

НЕСКОЛЬКО КАДРОВ... КОРОТКИЙ ОТРЕЗОК...

Мариша водит приезжего по роще. Объясняет.

- Это зовется Пересвет Перепетуевич. А это Старче. Вот кто-то недавно ветки верхние пообломал.- Задирает голову,- И как они достают?

Савчук то и дело хватается за поясницу, идти ему трудно.

- Жаль, дочка моя приемная в Москву уехала. Она бы вас поводила... Деревья ее за свою признают. Тайны поверяют. И она им все о себе рассказывает. Они дружат.

Громадный дуб с обломанными верхними ветками говорит Вадику:

- При-иходи-и... Помни-и...

Савчук отстает, приостанавливается.

- Ох, стреляет, тянет! - Про себя: - Как странно, мне кажется, что дубы с ним разговаривают. Не может быть. Ведь он приезжий, чужой. А они не так-то легко сходятся с людьми.

Мальчик в очках идет позади Марищн, не отрываясь от книги. Твердит вполголоса:

- ГЕТЛА, КАТ ДА, ШИВЕЛУЧ... ШИВЕЛУЧ, МАЙОН, ХИБОК... КАТЛА...

Вода такая синяя преснняя, что небо кажется блеклым, выцветшим.

4

Есть у нас в редакции завбиб. Поясняю: не заведующий библиотекой, а заведующий библиографией. Дает иногда на полосу списки вышедших книг, подбирает литературу для нашего бюро проверки, консультирует отделы.

Сидит он в дальней комнате за библиотекой и целый день колдует над книгами, журналами, подшивками газет, которые нарастают на его столе с ужасающей быстротой, громоздятся высокими шаткими стопками, но почему-то никогда не падают. Это немолодой, тихий, интеллигентного вида человек с чеховской бородкой и светлыми глазами, с умной понимающей улыбкой. У него мягкий голос, мягкие, приятные манеры. Я ему давно симпатизирую - хотя мы разговариваем не так уж часто и главным образом по делу. Начитанность его поразительна, он все на свете изучал, знает, помнит. Не заглядывая ни в какие справочники, подняв глаза к потолку, говорит юной непреклонной Ларисе из бюро проверки:

- Аркоз - это не болезнь печени, девочка моя, а, напротив того, песчаник. Вид песчаника. Зря тревожили Медицинскую энциклопедию.

Лариса вздыхает. И только просит уточнить, что на конце - «з» или «с». С ним она не такая беспощадно-безошибочная, как с нами. Завбиб диктует слово «аркоз» по буквам, улыбается, глаза у него голубые, простодушные. А может быть, не такие уж простодушные?

Я на минуту зашла к завбибу - вернуть сборник сказок, который он мне давал для моей Ленки. Русские народные сказки - его конек, он в них отлично разбирается, даже знает какие-то особые варианты, неизданные, неизвестные специалистам. Любит повторять: «Я сказке не чужой». При мне однажды произошел такой разговор. Завбиб прочитал вслух кусок из сказки: «Помчался Серый Волк с Иваном- царевичем и Василисой Гвидоновиой - синие леса мимо глаз пропускает, светлые озера хвостом заметает. Долго ли, коротко ли, добегают они до царства царя Афрона, Серый Волк и спрашивает: «Что, Иван-царевич, приумолк, пригорюнился?» - «Да как же мне, Серый Волк, не печалиться? Как расстанусь с такой красотой, с тихостью да ласковостью, премудростью? Как Василису-свет на коня златогривого стану менять?» - «Не печалься, Иван, я тебе помогу...» Прочитав это, завбиб стал комментировать: «Глупости! Вечно все перепутают. Недослышат, не упомнят. Свидетели-то уж больно ненадежные: белки, грибы мухоморы, папоротники. Только я один знаю доподлинно, как было дело. Это она сама, Василиса Премудрая, украденная дочь царя Гвндона, первая бросилась на шею к Ивану-богатырю... Ивану-молодцу... И плачет слезами жемчужными: «Нет мочи прощаться, за старого царя идти». А был тогда Иван в самых годах, волос русый, кудрявый, сам кровь с молоком, силищи девать некуда, со своим другом Серым Волком начнет шутя бороться, поднимет одной рукой за загривок да на крюк месяца повесит...» Лариса, которая при сем присутствовала, сказал придирчиво, подозрительно: «Откуда вы это взяли? Кто записывал, Гиль- фердинг? Афанасьев, Рыбников?» Завбиб подергал себя за клинышек бороды, покашлял. «Да я сам, знаете ли... в бытность мою студентом. Путешествовал пешком по России-ма- тушке, интересовался фольклором. Мы тогда с граммофонами ходили, еще пошучивали: держать хвост трубой,- И добавил вполголоса, ненавязчиво: - А Гильфердинг, моя дорогая, записывал былины».

Ну, отдала книгу, а дальше что? Мне, собственно говоря, давно пора встать с места. Но здесь хорошо, тишина, высокие стопки каких-то мудрых старых томов - на столе, на подоконнике, на стульях. Шаткие. У другого бы упали, рассыпались - у него не падают.

- Что-то у вас замученный вид,- говорит вполголоса завбиб, вроде и не глядя в мою сторону, резинкой стирая пометки на полях какой-то книги, старательно разглаживая загнутые уголки.- Неприятности? Да нет, пожалуй, не столько неприятности, сколько опасения. Верно? Угрозы...

Есть люди, которые как будто знают вас наизусть, видят вас насквозь. И вам остается только одно - отвечать «да».

- Да. Мне угрожала - даже стыдно прнзнаться - пишущая машинка. Возможно, это просто смешно...

Завбиб перестает разглаживать замятый уголок.

- Да нет. Не смешно. Напрасно вы так...

Он внушает доверие, этот тихий интеллигентный человек, окруженный высокими стопками книг. Его мягкость не кажется слабостью. Выслушав мой несколько бессвязный, взволнованный рассказ о визите фотографа-художника, берется рукой за клинышек бороды, думает.

- Интересно, очень интересно. И все понятно, правда? Такие случаи известны, бывали, они описаны в книгах. Некоторые из них абсолютно достоверны.

Я говорю, немного запинаясь, что мне н-не очень понятно... и хотелось бы...

Он, не оборачиваясь, протягивает руку назад. Как фокусник, достает неизвестно откуда взявшийся толстый том в кожаном тисненом переплете, с медными фигурными застежками. Сразу открывает