Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова

- Ну, слушайте...

И начинает читать:

- «Зима ли была или лето, беру небо в свидетели, никогда, о, никогда внезапный ливень не разражался над городом без того, чтобы я не был на улице и не под зонтом. Восемь раз из десяти в течение всей моей жизни, как только я хотел быть один и работать, надоедливый посетитель непременно прерывал меня и доводил мое терпение до крайних пределов. Восемь раз из десяти, как только я начинал бриться, сейчас же раздавался звонок в дверь, и оказывалось, что кому-то надо говорить со мной безотлагательно. В самое лучшее время года, в самую сухую погоду уж если где-нибудь между плит мостовой таилась хоть одна лужа, так злой дух толкал как раз туда мою рассеянную ногу,- Завбиб легонько покашливает и объясняет мне, что в восемнадцатом веке обычаи несколько отличались от наших, понятие о приличиях было немного другое, нравы были, ну, попроще, что ли, погрубее. И читает дальшеКогда одна из тех печальных необходимостей, на которые обрекла нас природа, заставляла меня искать на улице укромного уголка, ни разу не случалось, чтобы враждебные демоны не заставили пройти около меня красивую даму - или даже передо мной отворялась дверь и оттуда выходило целое общество, приводя в отчаяние мою скромность. Царь духов, не стыдно ли было тебе падать так низко в твоей ненависти!»

- Но кто... Скажите, чья это...

Тут в восемнадцатый век вторгается двадцатый. Грубо вторгается. Трещит телефон, который как-то незаметен здесь, теряется среди высоких пачек книг. Завбиб снимает трубку. Ищут меня. Понадобилась зачем-то заведующему отделом.

Я машу руками, делаю большие глаза - меня нету, была, да вся вышла. Пустяки, ничего срочного не может быть, обойдутся. Трубка ложится на рычаг.

- Ну, хорошо, они его преследовали, а за что? - спрашиваю я у завбиба.- И почему именно его? Есть причины? Или это просто каприз? Случайность? И вообще почему они преследуют людей?

- Да как вам сказать... - Он смотрит на меня сочувственно.- Бывает, что человек нарушит Стену Невидимости между миром людей и миром духов - нечаянно или нарочно. Бывает, что он каким-то образом вмешается в дела духов, затронет их интересы - нарочно или нечаянно. Вот, может быть, вы в Берендееве...

Киваю головой. Я уже сама об этом подумала.

А завбиб продолжает своим мягким, «чеховским» голосом:

- Наконец, третий вариант. Человек по вечерам пишет нечто не совсем обычное. Сказочное, волшебное. А днем работает, ну, скажем, в газете... Бывает такое? Можете мне не отвечать, я ведь у вас ничего не выпытываю,- Завбиб деликатно покашливает. - Будем уважать чужие тайны. Но такого они тоже не любят, не прощают. Некоторые из них,- добавляет он, подняв палец,- А другие, наоборот, любят см* зочников, дружат с ними, радуются рождению сказки. Они знают, что каждый раз, как появляется новая сказка, мир становится немцого богаче.

Я тянусь к толстому тому в кожаном переплете, с медными свисающими застежками, но не могу дотянуться. Как будто мешает стеклянная стена, отталкивает.

- Почитайте мне еще. Пожалуйста!

Завбиб опять берется за книгу, нежно похлопывает ладонью по переплету,- так треплют по щеке любимую женщину.

- Этого как раз преследовали за его сказки. Театральные сказки,- Читает: - «Нельзя играть безнаказанно с демонами и феями. Из мира духов нельзя уйти так легко, как хотелось бы, раз только бросился в него безрассудно. Невидимые силы прощали мне первые опыты... Но вот «Женщина-змея» заставила таинственный мир обратить внимание на мою дерзость. Он выслушал эту пьесу, колеблясь между осуждением и снисходительностью. «Голубое чудовище» возбудило его ропот. У меня было смутное предчувствие в один вечер, когда очень плохо действовали театральные машины. У главной актрисы случилась внезапная мигрень, посреди монолога комик потерял голос. Эти зловещие предзнаменования должны были открыть мне глаза. Но я был слишком молод, чтобы оценить настоящую опасность, которая мне угрожала».

Завбиб читает, а я смотрю па него с удивлением. Как это я раньше пе замечала, что у него такая длинная борода? Совсем не чеховская. Седая, окладистая.

Мягкий голос околдовывает, завораживает:

- «В день представления «Царя духов» негодование невидимых врагов проявилось особенно ясно. На мне были новые панталоны, и я пил кофе за кулисами. Занавес поднялся. Густая притихшая толпа заполняла театр. Пьеса уже началась, и все указывало на успех, когда вдруг непобедимый страх овладел мною и меня охватила дрожь. Мои руки сделали неловкое движение, и я опрокинул чашку кофе на свои новые шелковые панталоны. Спеша пробраться в актерское фойе, я поскользнулся на лестнице и разорвал на колене злосчастные панталоны, уже залитые кофе. Мир духов объявил мне войну!»

Седая борода так длинна, что завбиб обвязывает ее вокруг пояса. И он сидит босой, без ботинок. Как странно. Все-таки редакция, неудобно.

Похож теперь завбиб не на Чехова, а на Стасова. Или на художника Шишкина.

Телефон. Телефон. Он звонит не умолкая. Мы не обращаем на него внимания!

- Как же быть? - спрашиваю я.- Что со мной будет дальше?

- Не так страшен мир духов, как его малюют,- голос завбиба погустел, стал ниже, басовитее,- И среди духов есть разные... Словом, не вешайте нос.- Сейчас завбиб говорит более сочным языком, чем обычно,- Друзья найдутся. Фермомпикс! Мы тоже кой-чего стоим, не лыком шиты, между прочим.

Кто это «мы»? Но спросить я почему-то не решаюсь. Он внушает мне - нет, не страх, конечно,- но почтение. Да, я испытываю какую-то непонятную робость, стеснение. Такой красивый, зимний, могучий старик, в нем что-то древнерусское, сказочное, что-то полузабытое, далекое, из детства, из детских снов.

- ...Задумали, чтоб было с дубами по щучьему веленью, по ихнему хотенью. Ну нет уж! Берендеев - это для меня кровное, свое. Не поступлюсь! Как всегда, я в дебюте немного зазевался, прав мой друг... Ладно, мы поправим,- Достает деревянный гребень, резной, очень старинного вида, неспешно начинает расчесывать спутавшиеся пряди длиннейшей бороды. - Жалуетесь, что очень уж вас мытарят? Да, нацелились. И еще на одного, молодого... Ему тоже будет несладко.

Том в кожаном тисненом переплете, незастегнутый, с висящими застежками, лежит на столе совсем близко от меня. Но взять его в руки или хотя бы дотронуться до него я не могу. Не удается.

Завбиб покачивает белой пушистой головой, супит лохматые брови.

- Мне все пари приписывают. Да не держу я никаких пари, ну их. Тем более с такой... Понимаете,