Листопад - Николай Лохматов

- Я догадалась, вы Наташа Буравлева? - после недолгого молчания спросила хозяйка все тем же участливым голосом.

Наташу будто опалило жаром. Она в упор взглянула на Эллу:

- Откуда вы знаете?

- О вас мне говорила Лиза Чекмарева. Я случайно встретилась с ней в поезде.

Наташа молча опустила глаза. Она была уличена, и кем? Лизой Чекмаревой, которой, кстати сказать, она ничего дурного не сделала. И тут перед ней встала зимняя дорога в лесу. Посиневшее от злобы лицо Лизы и ее, Наташин, неудержимый смех.

- Вы любите его? - снова заговорила Элла. - Да и чего я спрашиваю?!

Наташе показалось, что голос ее дрогнул. Элла взглянула на нее, и Наташа увидела в ее глазах слезинки. Наташе стало жаль ее. Видно, и ей не просто жилось с этим человеком. И она, Элла, вправе бороться за него. Он муж. Почему она, Наташа, не могла подумать об этом раньше, когда впервые встретилась с Маковеевым зимой в лесу?

У Наташи явилось желание броситься к ней и просить у этой женщины прощения за украденную ею любовь.

Элла усмехнулась, подняла глаза:

- Он вам, наверное, читал Блока? На это он мастер.

Наташа приподнялась с дивана и, не попрощавшись, пошла к двери.

- Я не виню вас, Наташа, - услышала она мягкий голос Эллы. - Я понимаю вас. Вам сейчас нужна помощь. Я врач. Можете рассчитывать на меня. У меня здесь есть хорошие друзья...

Наташа не помнила, как вышла из города и напрямик, через лес, направилась к дому. "Я не знала, что к нему приехала жена. Но почему он не сказал мне об этом? - терзалась она. - Тогда бы я избежала такой глупой встречи".

3

Мир Наташе представлялся теперь постылым и никчемным. Жизнь разрушила хрустальный дворец ее воображения. И все, что ей когда-то казалось красивым, необыкновенным, теперь стало будничным, серым. Тревога в сердце не давала ей покоя. Хотелось бежать куда угодно с закрытыми глазами, лишь бы избавиться от этого дома, перелесков, от тихого привычного шума Оки и, наконец, от самой себя, своих беспокойных дум.

Утром, когда отец ушел на работу, Наташа вытащила чемодан, начала перебирать свои вещи. На самом дне чемодана лежала большая кукла. Наташа повернула ее, и кукла, закрыв глаза, пролепетала: "Мама"... Она напомнила о детстве. Тогда Наташа училась в первом классе. Отец в тот день вернулся с работы поздно, подошел к ее кроватке и, улыбаясь, сказал:

"А я тебе, Сорока-Белобока, сестричку купил", - и подал куклу.

Наташе стало жаль отца, который для нее ничего не жалел и всегда был к ней внимателен. Припомнилось ей, как болела скарлатиной и как он все ночи напролет просиживал возле ее кровати, а потом усталым уходил на работу.

Всхлипывая, она сложила вещи в чемодан. Потом вырвала из тетради листок чистой бумаги и дрожащей рукой написала:

"Я уезжаю от тебя, папа!.. Ты был во всем прав, а я была дура, не послушалась. Спасибо тебе за все, за твою доброту, за любовь ко мне. Прощай, самый родной мне человек. Наташа".

Наташа положила записку на обеденный стол и, не оглядываясь, вышла из дому. Широко раскрытые глаза ее жадно впитывали в себя все окружающее. Прощаясь, она хотела запомнить все, что видела: и взмахи деревьев, и колебание травы под быстрыми шагами, и холмистые порыжелые перелески, и причудливые изгибы Оки, и вспышки воды на солнце. Ей было больно, что вскоре все это уйдет от нее навсегда. От таких мыслей на душе стало еще тяжелей, но вернуться назад она уже не могла.

У березовой рощицы навстречу Наташе вышел Ковригин. Еще издали он спросил:

- Куда собралась в такую рань?

- Уезжаю, Степан Степанович.

- Куда же это?

- Дорогой решу. А пока ничего не могу сказать. Заходите почаще к отцу моему. Трудно ему будет одному... - Наташа опустила голову.

- Понятно. Совсем, значит?

- Совсем.

С куста тихо и плавно на землю слетел одинокий пожелтевший листочек. Ветер подхватил его и понес вдоль непротоптанной тропинки. Ковригин и Наташа молча следили, как он, перекатываясь, барахтался в пожухлой от солнца траве - маленький, крошечный листочек. Вскоре он исчез совсем. Где и когда найдет он себе пристанище? Может быть, ветер без конца будет носить его по неведомым тропинкам. И Наташа невольно сравнила себя с этим одиноким листочком.

Далеко во все стороны уходили холмистые поля и перелески, скрываясь за темной полоской горизонта.

- А все-таки листочек где-нибудь остановится, - первой нарушила молчание Наташа.

- Обязательно остановится. Белый свет велик, - отозвался Ковригин.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

1

Кончилась для Маковеева спокойная жизнь в лесхозе. После конфликта с Буравлевым где-то там, в глубине сердца, точил червячок. Что скажут о нем в области, когда узнают, что на бюро райкома партии приокский лесничий доказал свою правоту. А тут еще эта статья в газете!.. Только и слышишь разговоры о ней. А название-то какое придумал: "Грустная песня приокского леса". Грустная ли? А вот ему, Маковееву, грустно. Он даже готов заплакать хоть сейчас. А утром - еще одна неожиданность. Позвонил телефон. Маковеев снял трубку и услышал надтреснутый голос начальника областного управления.

- Здорово, путаник! - насмешливо сказал он. - Ну и подвел ты меня! Зарезал без ножа. Только что вызывал к себе секретарь обкома Андрей Андреевич. Буравлев-то, оказывается, шуму наделал на всю область. Ты читал его статью?

У Маковеева заледенело сердце: "Заварила Маша кашу... А теперь вот расхлебывай. Зачем я поверил этому Жезлову? Поверил его дутому авторитету..."

Ничем не оправданная обида на Буравлева завладела Маковеевым. Положив телефонную трубку на рычаг аппарата, он зажал голову руками и долго сидел неподвижно. Почему так несправедлива жизнь? У одних идет, как по накатанной дороге. А тут ухаб за ухабом. Того и гляди, вылетишь из седла. Кто виноват? Буравлев? А может?..

И для себя ответил: черт знает, кто виноват. Но как быть теперь?.. Немедленно надо ехать в областное управление, пока еще есть время.

Маковеев вызвал Лилю. Она тревожным взглядом смотрела на него.

- Ты что так смотришь? - нетерпеливо заерзав на стуле, спросил он.

- Хотела поговорить с тобой... - не досказав своей мысли до конца, Лиля засмущалась, опустила глаза.

Маковеев сразу понял, в чем дело. Он откинулся на спинку кресла и, сдерживая себя, с расстановкой сказал:

- Я очень тороплюсь сейчас. Мне надо успеть на поезд. Понимаешь? Потом поговорим. - Он щелкнул замком кожаной папки, поднялся.

- Потом будет поздно, - вскочила со стула Лиля. - Ты за последнее время даже слушать не хочешь!..

Маковеев поморщился, будто от зубной боли, присел снова за стол и, сделав выжидательную позу, сказал:

- Говори, коли так срочно.

- У нас будет ребенок.

Маковеев порылся в кармане, вытащил пачку денег и, бросив их на стол, спросил:

- Хватит? Будь умница. А приеду, обо всем с тобой договоримся.

И Маковеев почувствовал, как к потной шее прилипла рубашка.

2

За окном поезда мелькали темные улицы, освещенные огнями домов. Вагон мягко покачивало. Где-то в соседнем купе однообразно, в лад движению, лязгала незакрепленная пряжка опущенной верхней полки. Маковеев прислушивался, как перестукивались на стыках рельсов колеса. И ему казалось, они предупреждающе спрашивали его: "Зачем едешь? Зачем едешь?.." И от этого Маковееву было как-то не по себе. Чтобы заглушить тревожное чувство, он прилег, не раздеваясь, на диван и, включив настольную лампу, принялся за книгу. Но внимание его было так рассеяно, что в сознании не осмысливалось ни одно прочитанное слово. Только в мозгу, словно невидимыми молоточками, отстукивали все те же слова: "Зачем едешь? Зачем едешь?.." "А на самом деле, зачем еду?" - неожиданно задал он себе вопрос и не смог найти на него ответа.

Он закрыл глаза и задумался. За стенкой все так же однообразно побрякивала пряжка, четко и громко переговаривались колеса. Напротив посапывал сосед. Не успел Маковеев отвести от лица книгу, как на него уставились глубокие, темные и живые, полные внимания и интереса к нему, глаза соседа. Перекинув ногу на ногу, неторопливо, словно задабривая, спросил:

- Кажется, мы с вами встречались? Директор лесхоза... если не ошибаюсь?

Застигнутый врасплох Маковеев смутился:

- Возможно. Город наш небольшой, но запомнить всех пока не сумел.

- А что вы читаете? - сосед мельком заглянул в книгу. Не похоже было, чтоб это его интересовало, и спросил он лишь для того, чтобы разговориться.

- Да вот, - раскрыв книгу, ответил Маковеев, - Леонов.

- Да-а, "Русский лес", - протянул сосед и вздохнул. - Велик он, наш русский лес!.. Нет ему ни конца, ни края. - Он, потерев ладонью лоб, пожаловался: - Только не всегда бережем мы его. На Ромашовской даче у нас был сосновый бор. Не бор, а загляденье. И нет его... Одни только пенышки чернеют, да еще кое-где кустики торчат...

Маковеев захлопнул книгу и, отвернувшись от собеседника, заглянул под занавеску. "А может, я и на самом деле зря еду?" - неожиданно пронеслось в его сознании.