Ярость огня - Розария Мунда

Мой желудок, и так ссохшийся от голода, скукожился еще сильнее.

Когда Пауэр вернулся, на его лице не было ни капли привычной насмешки.

– Ты в порядке?

Я неуверенно кивнула. Протянула ему листовку. И посмотрев на нее, Пауэр разразился проклятиями.

– Это угроза национальной безопасности, – вскипел он. – Достаточно какому-нибудь триархистски настроенному дураку переправить одну из этих листовок на север…

Это и мне приходило в голову.

– Чем сегодня занимаются Ли и Кор? – громко поинтересовался он.

Я обхватила себя руками, почувствовав головокружение.

– Не надо.

– Ли проводит еще одно собрание по поддержанию боевого духа? Вдохновляет голодающих каллиполийцев своей пламенной риторикой?

На самом деле именно этим Ли и занимался в нескольких кварталах от нас. После нашего возвращения из питианской экспедиции он согласился снова проводить эти собрания. Он говорил о военных усилиях, говорил о том, что нужно затянуть потуже пояса ради Каллиполиса, говорил о нашем светлом будущем.

Но не говорил на темы, о которых писал под псевдонимом Сын Революции. Но тот же настрой, тот же оптимизм и видение будущего пронизывали его речи насквозь.

Я сказала ему, что у меня не было времени на обсуждение статей. Но после, прочитав ее, я увидела в ней Ли. Не того разъяренного, измученного парнишку, что вернулся с поединка, а того, кого знала всю свою жизнь. Кто любил глубоко, мыслил ясно, облекал свою любовь и взгляды в моральные принципы, вокруг которых строил жизнь. Он был способен разглядеть за мелочами нечто большее и благородное, даже если это потребует жертв.

Я узнала его глас, читая статью, увидела скрывающееся за идеями о равенстве, честной власти и демократии его знакомое горячее сердце, – любовь к тому, кого любить тяжело, способность разглядеть индивидуальность там, где раньше это казалось невозможным.

Это был тот Ли, которого я любила. Ли, который смог полюбить меня. Хотя мне в детстве пытались внушить, что такие, как я, недостойны любви.

Я читала его статью, думая, кто я такая, со всеми моими суждениями наместника, чтобы стоять на пути такой прекрасной надежды?

Я дала Пауэру единственный ответ, который он сможет понять:

– Может быть, людям не помешает немного вдохновения. Сейчас не так много поводов для радости.

Пауэр искривил губы, посмотрев на меня:

– Тебе нравится политика кнута и пряника?

Я расправила плечи, засунув руки в карманы униформы.

Нет. Мне не нравилась политика кнута. Но я знала, что у меня это хорошо получалось.

И когда у меня случались моменты просветления, я не обижалась на Ли за то, что он стоит по другую сторону баррикад, хотя когда-то мы собирались шагать навстречу будущему вместе. Я не винила его за то, что в нем сияло вдохновение, заставляющее его устремлять взгляд к звездам, в то время как мой взгляд не отрывался от горизонта и земли. В такие моменты я знала, что этот Ли, который порой усложнял мою работу, тот же прежний Ли, которого я всегда считала достойным человеком.

Это случалось в светлые моменты жизни. Но сейчас не один из них.

Пауэр бросил последний взгляд на листовку, а затем смял ее.

Еще один лист пронесся по площади мимо нас.

– Энни, пришло время начать с этим разбираться.

– Что? – глухо спросила я, хотя, конечно же, знала ответ.

Они повсюду, поняла я, пока осматривалась вокруг: листовки разлетались по площади, погрязая в грязном снегу. Никто из железных не смел прикасаться к ним в присутствии стражников, но они с любопытством разглядывали листовки, и я знала, что, как бы тщательно городская стража ни прочесывала город, стараясь конфисковать каждую из них, этого будет недостаточно.

«Разве аналитических статей недостаточно? – хотелось мне спросить Ли. – Почему ты заставляешь меня выбирать?»

Но его здесь не было, чтобы ответить на мой вопрос.

– Донести на них, – сказал Пауэр. – По крайней мере, на нее. Они должны найти эту типографию и закрыть ее.

Городская стража искала нелегальную типографию Отверженных на протяжении нескольких недель. Безрезультатно.

Я посмотрела на листовку. На послание от Дочери Саутсайда.

Вспомнила, как у меня все сжалось внутри, когда Мегара уселась рядом с Ли и улыбнулась мне.

Мне казалось, что я никогда не испытывала к ней такой неприязни, как в тот момент. Но ревность и горечь вовсе не значили, что я хотела, чтобы ее допрашивали или пытали, а именно это и случится, если я донесу на нее в Министерство.

– Мы не знаем…

– Мы знаем достаточно.

Я понимала, что в этой ситуации нельзя было положиться на Пауэра как на доверенное лицо. Идеализм Ли порой утомлял, но прагматизм Пауэра частенько настораживал. Как будто я смотрела на открывающуюся передо мной дорогу и мне она совсем не нравилась.

И сейчас я старалась не захлебнуться своим недовольством, спасаясь мыслями о предстоящей встрече с Гриффом.

С Гриффом меня не посещали мысли, что я неправильно выполняла свою работу. Я учила его читать и размышлять о Революции, мне не нужно было метаться между добром и злом, пытаясь сделать выбор, а после я возвращалась домой, согретая мыслью, что поступила совершенно правильно.

Я просто это знала.

Драконы тоже знали. Однажды ночью мы увидели, как Аэла ухватилась зубами за намордник Спаркера. Он был настолько больше, что ей пришлось привстать на задние лапы, чтобы дотянуться до него. Она осторожно грызла намордник, словно кость. Спаркер сидел совершенно неподвижно.

Она пыталась снять с него намордник.

Грифф застыл, и его лицо исказилось от такой боли, что мне стало трудно на него смотреть.

Когда я перевела взгляд на Аэлу, мне пришла в голову одна мысль: она могла бы его снять.

– Она могла бы расплавить металл своим пламенем. А затем перекусить.

Грифф сглотнул. Его зрачки расширились, а на его лице застыла неведомая мне раньше тоска.

Здесь, в дюнах и вдали от воды, было достаточно тепло для того, чтобы Аэла могла изрыгнуть пламя. Она сделала пробный вдох, выпустив из своей пасти свечение.

Но Грифф закрыл глаза и покачал головой. Почесал челюсть, словно старался отогнать навязчивую мысль.

– Я не могу. У нас… у нас будут неприятности.

Я услышала проскочившее в его голосе разочарование. Я присвистнула, приказывая Аэле перестать. Спаркер расстроенно заскулил. Грифф пробормотал его имя, и Спаркер подполз к нему, изо всех сил прижимаясь к хозяину.

– Не сегодня, милый.

Он принялся почесывать подбородок Спаркера под намордником, наполовину отвернувшись от меня, словно пытаясь сохранить в тайне свои чувства.

Я наблюдала за ним, погрузившись в размышления. Я по-прежнему разрабатывала план повторения Сиротской ночи, но сейчас поняла, что здесь нужно