Ярость огня - Розария Мунда

Если Энни захочет, то может упрятать меня в камеру Подземелья за эту статью.

Лицо Энни исказилось, как будто сама мысль причиняла ей боль.

– Надеюсь, мне не придется.

Услышав ее ответ, я резко натянул поводья Пэллора, ветер врезался мне в спину, а мой дракон удивленно фыркнул. Энни опустила забрало.

– Мы должны прекратить этот разговор. Давайте тренироваться. – Ее голос прозвучал приглушенно.

Думаю, мы оба обрадовались, что разговор окончен.

В столь холодную погоду драконы не были способны изрыгать пламя, потому нельзя было подниматься над ареной слишком высоко, чтобы их лапы не обледенели, но ни один из драконов, казалось, не выражал недовольства. Я не находился в воздухе со времен новопитианской экспедиции и ни с кем не тренировался после дуэли с Джулией. Но, несмотря на то что я рад был снова подняться в небо, я чувствовал напряжение, сильнее сжимая коленями бока Пэллора.

«Ты должен это преодолеть. Ты не будешь оставаться в стороне, когда мы встретимся с ними в следующий раз».

Все шло хорошо, даже лучше, чем ожидалось, в течение первых нескольких схваток. Мы изрядно вспотели, драконы разогрелись и были готовы к контактному бою. И когда Пэллор нанес удар, Энни заворчала от боли.

И вдруг это произошло снова. Как и во время спарринга с Криссой, словно темное облако пепла заслонило мой взгляд, я внезапно услышал ее. Воспоминание ворвалось в Пэллора в яростном переливе эмоций, и мы оба впали в ступор.

Голос Энни возвратил меня к реальности:

– Хочешь остановиться?

Я ощущал, как все внутри меня сжимается, ужас от воспоминаний кажется невыносимым, а ненависть к самому себе едкой горечью поднимается к горлу, вызывая тошноту. Но я заставил себя думать о Максе, Орле, Даке. Об Иксионе, заставляющем Энни смотреть, как гибнет ее друг.

– Нет.

Мы развернулись, позволив драконам перезарядиться, и снова бросились друг на друга. Мы остановились только тогда, когда зазвонили колокола. Полдень. Через час у нас обоих начинались занятия.

– Повторим завтра, – заключила Энни, и я не мог понять, предлагает она это как друг или приказывает как командир, но в любом случае это был не вопрос, так что я не мог ей отказать.

И с каждым днем мне становилось легче.

Однако нам не становится проще разговаривать друг с другом. Я чувствовал тяжесть на сердце, передавая свои статьи Мегаре Роупер на галерке лекционных залов, когда оборачивался и видел, что Энни смотрит на нас. И мне нелегко было наблюдать, как она ходит на занятия в компании Пауэра, почти каждую ночь дежуря вместе с ним.

Я вспоминал, что еще совсем недавно просыпался рядом с ней и обнимал ее.

Но раньше мы, бывало, тоже не разговаривали с Энни во время тренировок, потому что нам нечего было сказать друг другу. В те годы мы молчали, храня секреты друг друга. И сейчас мы попали в схожую ситуацию.

«Она не станет говорить. Она сказала, что не будет…»

Но я знал, что это не совсем правда. Она сказала, что надеется, что ей не придется говорить.

Кор пригласил меня к себе домой в середине зимы. Энни он не позвал. Полгода назад Дак приглашал ее домой на праздник Летнего Солнцестояния, и она с радостью отправилась к нему. Я застал ее плачущей в пустом классе, а когда спросил, все ли с ней в порядке, она ответила, что ничего страшного не случилось. Когда навещал Криссу в лазарете и она поинтересовалась городскими новостями, я обнаружил, что не могу говорить ни об Отверженных, ни об Энни.

Я произносил речи на собраниях по поддержанию боевого духа, сочинял демократические манифесты под псевдонимом и проводил вечер за вечером на холме Яникула, попивая приветственное вино и изучая настроения, царящие в патрицианских кругах, как температуру воды. «Я лично не читал об этом, но слыхивал, что недавно Отверженные выпустили несколько интересных статей, – рассказывали они друг другу. – Они блестяще написаны».

Когда при упоминании Сына Революции на меня обращались многозначительные взгляды, я просто кивал в ответ, предоставляя им возможность ломать голову над этой тайной. Когда я попросил Дору Митрайдс об аудиенции перед следующим заседанием Консультативного Совета Золотых, она ответила, что посмотрит, что можно сделать. И когда шагал по улицам своего города, направляясь на собрания по поддержанию боевого духа, которому меня обучил этот режим, я вглядывался в лица, смотрел на металлические браслеты на запястьях людей и, трепеща от нарастающей уверенности, думал: «Довольно».

Потому я буду поднимать моральный дух граждан так, как от меня ожидал режим. Но однажды я произнесу речь другого рода, и народ будет готов к ней.

Мне просто хотелось, чтобы я не чувствовал себя так, будто действовал за спиной Энни, двигаясь к своей цели.

За три дня до праздничных каникул Зимнего Солнцестояния Кор подошел ко мне после уроков с листовкой, о выпуске которой я не знал. Карта города с заголовком «Зернохранилища Каллиполиса».

– Ты дал?..

Его лицо покрывала мертвенная бледность.

– Мегара попросила, – ответил он. – Но я понятия не имел, что они планировали сделать с этой информацией…

Он так же хорошо, как и я, знал, что, в отличие от моих размышлений об идеальных формах правления, эта листовка предвещала решительные действия. В духе Мегары и Джестера.

Набеги, бунты, насилие.

«Послание от Дочери Саутсайда, – гласила листовка. – Народ заслуживает знать».

ЭННИ

Мне не снились ночные кошмары с самого детства. Теперь же мне не давал покоя сон, от которого я не могла избавиться, который настигал меня каждую ночь, если я не посещала на дюнах Гриффа, и который вряд ли можно было назвать кошмаром, но я каждый раз просыпалась с ощущением, будто у меня вырвали сердце.

Во сне я просматривала списки отрядов, которые первыми будут атаковать противника, и обнаруживала, что все-таки записала Дака в отряд Ли. Но внезапно понимала, какая же я глупая, ведь Дак не пошел в атаку. Он был жив. Дак стоял прямо за углом, прямо там…

Я просыпалась с такой всепоглощающей надеждой, что меня прошибал пот. А после, хотя я этого не заслуживала, хотя я – последний человек, который этого заслуживал, тянулась под подушку и касалась кусочка кирасы Дака, думая, сколько же недель, месяцев или лет мне понадобится, чтобы забыть его лицо, как я забыла лицо своей матери.

Много лет назад я узнала, что нужно делать, чтобы кошмары не будили других. Зарывать звуки, которые не можешь остановить, в подушку, пока от недостатка воздуха не закружится