Запад есть Запад, Восток есть Восток - Израиль Мазус

— Дура ты, Оля. Хорош бы я был, если б об этом не думаль, когда оказался рядом с тобой. Ты же такая… замечательная. А если говорить про твое сильное разочарование во мне, так мне бы одного единственного слова хватило, чтобы я сразу все понял. Да ведь и почувствовал я эту опасность! Когда в твоих глазах испуг увидел, но только подумал, что показалось. Мол, случайная игра света. А оказалось, что нет, не свет это был. Но ведь как ты бежала мне навстречу! И потом, прости, никак не могу не спросить: может, я тебе интересен только тем, что служу тебе живым учебным пособием по современному русскому языку, а? Не отвечай, не надо. Я и сам понимаю, что ерунду сказал. И вообще, смотри, скоро солнце за горою скроется, а тебе еще надо письмо бургомистру передать, у меня тоже дел много. Так что… как говорится, спасибо этому дому, поехали к другому.

Собирались быстро и уехали в полном молчании. Когда подъезжали к городу, Ольга спросила:

— Ты меня везешь на то место, откуда взял?

— А это как ты скажешь, — ответил Фролов, — могу тебя с письмом и до бургомистра довести.

— Я хочу, как я сказала, и пусть так будет.

Фролов вздохнул и тихо проговорил:

— Как хорошо ты говорила по-русски вначале, и как плохо теперь. Я просто удивляюсь. И хотя ты мне ничего толком не объяснила, но я и без слов все очень хорошо понял. А на старое место мы потому едем, чтобы до меня скорее дошло — между нами все кончено, да?

— Капитан Фролов… ты дурак!

— Чисто сказала, без всякого акцента, молодец, — засмеялся Фролов, — и, согласись, что не будь нашей встречи, тебе таких высот в русском языке никогда б не достичь!

— Это правда, — спокойно согласилась Ольга, — но только сначала это ты меня так прозвал, и я тогда сильно хотела тебе крикнуть: «Сам дурак!». Я про такой ответ давно знала, но не смогла встать на такой уровень. Ведь ты целовал мне глаза…

— А не надо было?

— О, как еще надо, как надо, Владимир, но я тебя теряю…

— Думаешь, потому, что Запад есть Запад, Восток…

— Да, да. Восток меня и тебя вместе не любит. Мне страшно, и я его боюсь…

— Ты сказала, что боишься меня потерять, но ведь я и есть Восток…

— Что ты такое на себя говоришь, ты не Восток и не Запад, ты есть везде!

— Теперь, кажется, понял, но это ты, честное слово, зря. До войны и, правда, всякие трудности у нас были. Но какая война прошла! После нее каждый человек стал виден. Его теперь просто так не смахнуть. Испугаются. Тут даже и говорить не о чем. Мы кровь за это проливали. А вот и твой столб показался. Но только теперь я опять никак понять не могу, зачем мы снова к этому месту приехали…

— Владимир, я тоже не понимала, почему хочу сюда, — со смеющимися глазами проговорила Ольга, — но когда к нам опять пришел разговор, стало так ясно, как Божий день, что нам надо все-все начинать сначала.

— Что, шпильку выбросишь, а если цепь не соскочит, сама ее снимешь? — засмеялся Фролов и остановил машину на старом месте. — И когда же я тебя снова увижу?

— Надо хорошо подумать, но пусть, например, это будет завтра.

— Нет, завтра я не смогу и даже послезавтра не смогу.

— Но как я узнаю когда?

— Знаю! Столб! — воскликнул Фролов и подкатил машину прямо к столбу. — Ты сама его выбрала, еще не зная, что скоро он станет нам верно служить. Все очень просто. У меня в бардачке лежит мел, и я на столбе буду писать число и час, через запятую, когда смогу сюда подъехать. Метр от земли в сторону дороги. Например, ты увидела «2,18». Это означает, что мы встречаемся 2 июля в 6 часов вечера…

Взгляд Ольги, когда та слушала Фролова, был очень задумчив, и он спросил:

— Тебе не понравилось?

— Я еще не знаю, как не знаю, что такое «бардачок». А то, что знаю, это не очень хорошее слово. Твоя идея тоже не очень хорошая. Когда числа у всех на глазах. Ты когда-то был разведчиком?

— Иногда приходилось, хотя чаще прикрывал возвращение разведчиков из-за линии фронта. Почему спросила?

— Потому, что я подумала, что если ты когда-нибудь был разведчиком, это когда говорил «2,18», а я потом должна была угадать, то ты был… прости, не очень умелый. А тот, другой, умелый, когда увидит твои числа, сразу спросит сам себя: кто это написал и зачем? Нет, это плохая идея, Владимир, чтобы о нас с тобой кто-нибудь еще начинал думать.

Фролов недовольно проворчал:

— Не нравится, так бы сразу и сказала, а то… ишь, как разложила по полочкам. Настоящая немка…

— Я и есть немка, — с обидой проговорила Ольга.

— Ладно, не обижайся, ну, права, права, для меня война кончилась, а для этих никогда не кончится. Могут и зацепить, потом всю жизнь не оправдаешься. 2 июля через четыре дня. В шесть часов вечера здесь у столба и встретимся, а дальше посмотрим.

— Слава Богу, — сказала Ольга, — наконец-то до тебя дошло.

— Здорово, — удивленно произнес Фролов, — опять хорошо сказала.

— А с кем поведешься, от того и наберешься, — залилась смехом Ольга.

Они снова стояли рядом с машиной, разделенные велосипедом, а солнце уже наполовину скрылось за горою. Прощаясь, они коснулись лбами друг друга.

Когда Ольга докатилась до перекрестка и свернула с дороги, Фролов, проводив ее глазами, выехал к разделительной линии, развернулся и поехал к себе в комендатуру.

* * *

Всю войну во время фронтовых затиший у Фролова случалась близость с женщинами, которые и ему нравились, и он нравился им. В основном, это были врачи и медицинские сестры, которые возились с ним в дни ранений. Когда же фронтовая судьба разлучала их, то он всегда искал возможность — и иногда ему это удавалось, — чтобы приехать и на прощание сказать какие-нибудь сердечные слова. Слова всегда шли у него от самого сердца, но сам-то он хорошо знал, как они неглубоко там у него укрепились. Иногда из-за этого он сильно расстраивался. Особенно, если в то же время читал какую-нибудь хорошую книгу. Я должно быть бесчувственный, в такие минуты с горечью начинал думать о себе Фролов. Хотя, печалился всегда недолго. Теперь же, после встречи с Ольгой, всякий раз, когда Фролов начинал думать о ней