Путешествие назад во времени - Юрий Ильин

В Кременчуге с конца весны 1944 года по окончании школьных занятий началась моя трудовая деятельность. Не формальная, конечно, ибо было мне всего 11 лет, а добровольная. Деньги можно было получать за разрушение уже разрушенного здания. Большие дома являли собой кирпичные развалины. Наша задача (детей) состояла в том, чтобы собрать, отодрать, отбить, очистить от цемента кирпичи, сложить их в пирамидки и получить на месте по 20 копеек за кирпич. Мы возились с утра до полудня, а потом приходил мастер, считал кирпичи каждого и отсчитывал энные суммы. После этого мы бежали за мороженым, несли деньги родителям и собирались у реки. Нас, конечно, никто не заставлял работать, и не было никакого трудового регламента. Просто было условлено: мы собираем кирпичи, приходит в установленное время мастер и следует расчёт. Не могу сказать, что зарабатывали много, так как добыча кирпича (его отрыв от стены), его очистка было делом непростым, но… всё- таки мы что-то имели и этим особенно гордились.

Особых удовольствий у нас (детей) не имелось, поэтому всё свободное время уходило на уроки, на чтение книг и на общение между собой. С учебниками, как и с книгами, было туго, их не хватало, и они переходили из рук в руки. Их использовали до дыр. Тогда в продаже учебников ещё не было, нам их выдавали в библиотеках школы на класс, но… нас было больше, чем учебников или художественных книг. Получалось, что мы таким образом были повязаны в один коллектив: вместе учились, вместе, при необходимости, работали и вместе отдыхали. Мы чувствовали серьёзность времени и не позволяли себе "валять дурака". В целом это было хорошо. Мы были самостоятельны, росли физически крепкими и в меру серьёзными. Жизнь муштровала нас в правильном направлении, поскольку мы росли в коллективе, а, как правило, коллектив всегда прав. Ну и, наверное главное, что мы видели перед собой уставших от трудностей родителей, измотанное от материальных и бытовых проблем общество и, понимая, что им не до нас, старались как-то облегчить жизнь взрослых. Что касается каждого из нас, уже больших, но пока ещё детей, мы не мучились эгоизмом, были дружелюбны. И всё это при том, что общая ситуация была необычной. Дело в том, что дети, вернувшиеся из эвакуации, были на пару лет младше, чем те, которые остались в оккупации. Разница в возрасте, чисто физиологически, была заметна, но в плане общественных отношений и взглядов этого не было. Возможно потому, что у нас каких-то сформировавшихся взглядов ещё не образовалось… Отсутствовал необходимый для этого интеллект, который, конечно же, необходим для анализа обстановки и определения позиции.

В этом контексте осталось в памяти то, что в своём уже не совсем детском возрасте, у нас не проявлялись остро, хотя, естественно, были половые инстинкты. Свою роль сыграла война и текущие материальные трудности, которые в прямом смысле глушили эти инстинкты, да и не было перед нами какого-то разлагающего примера со стороны взрослых. Конечно, мы как-то влюблялись, но это было настолько платонически, что не получало демонстративного выражения. Чувств мы стеснялись. И не зря, видимо, немецкие врачи искренне удивились, когда, обследовав угнанных в Германию молодых женщин от 18 до 24 лет, они обнаружили, что на 96 % они были девственны. В этом деле проявляли себя многие факторы, которые можно считать положительными в очень тяжёлое военное время. Все, или в основном все, жили бедно, жилищные условия – хуже некуда, работы очень много, общественная среда – суровая, всё было подчинено будущей победе по принципу: "когда победим – тогда и поживём". Сейчас, когда родители, смеясь, поощряют деток целоваться и дружить в 5–6 лет, это может выглядеть непонятным. А тогда просто у всех были другие приоритеты. Тогда даже взрослые стеснялись целоваться публично. К тому же, школа уделяла большое внимание воспитанию подрастающих поколений. Если смотреть на всё это глазами верующего, то можно утверждать, что тогда утверждались в школьниках евангельские принципы воспитания, хотя и без упоминания Иисуса Христа. Нас воспитывали и в пионерии, и в комсомоле, и в партийных организациях, и в обществе, и просто на улице, поскольку старшие могли нам делать замечания (и делали), а мы ни в коем случае не могли им хамить: язык как-то не поворачивался. К тому же, в войну и после её исповедовался принцип: искусство и культура должны служить народу. В клубах, в парках, в иных общественных местах артисты и музыканты самого высокого уровня выступали бесплатно, не допуская скабрезности, пошлости, двусмысленности. Чисты были в смысле морали советские фильмы, да тогда и американские, и немецкие фильмы, которые назывались "трофейными", нравственной грязи не содержали. Иными словами, Запад пока ещё в смысле морали был относительно чист. Получалось в то время так, что у нас не было возможности сталкиваться с отсутствием нравственности. Соответственно не будет преувеличением сказать, что в смысле морали и нравственности военное поколение ещё лет 15–20 после войны сохраняло в душах относительную чистоту. Вы зададите вопрос: ну и что? Ответ гласит так. В основе своей чистым морально и нравственно было предвоенное поколение. Оно в силу этого, в том числе, смогло одержать победу в величайшей войне с объединённой Европой. Чистое нравственно военное и первое послевоенное поколения смогли вывести страну на второе место в мире по экономике, создать лучшее в мире образование и здравоохранение, великолепную науку и восхитительную культуру.

Потом пошли другие поколения, выраставшие в мирном благополучии, в искусственной нежности, в обилии прав и свобод человека. Эти поколения, не имея внутреннего стержня и стойкости, страну в конечном итоге сдали. А сейчас идут того более иные поколения, вырастающие в других, более тепличных условиях, либеральных, в которых личность и её значимость искусственно преувеличены, а социально-политическое положение в стране не предлагает обществу ответственных вариантов развития. Молодёжь растёт и развивается, как сорная трава. Мы это видим, критикуем, но понимаем, что нынешние поколения когда-то возможно обретут себя, но… обретение будет тяжёлым. К сожалению, поколения формируются сами по себе, под влиянием общих обстоятельств, в которых ни нравственность, ни интеллект, ни дисциплина ни во что не ставятся. У нас в России ситуация усугубляется тем, что с Петра I "элита" всё время стремится подражать Западу, а это нравственно подрывает общественные корни, поскольку в основу пытаются просунуть нравственность чужую. Когда мы развивались наиболее успешно? Когда отделялись подальше от Запада, в годы с 30-х по 70-е: над нами не тяготели западные проблемы, мы шли своим путём, полагаясь только на себя. Прямой поворот СССР (России) к Западу и его нравственным ценностям при Горбачёве в 80-е годы привёл к краху советского государства.

Повторю свою основную мысль: поколения, воспитанные на войне и тяготах, подняли страну очень высоко, а поколения последующие страну постепенно опустили. А сейчас, уже 25 лет, исповедуем тезис, что ни школа, ни вуз, ни иные общественные заведения вообще не обязаны заниматься воспитанием детей и молодёжи. И каков результат? Мы его видим воочию.

Война для меня, как и для всех, закончилась в августе 1945 года. 6 августа грохнул первый ядерный взрыв над Хиросимой. Мне было 12 лет. Спозаранку мы, мальчишки, высыпали на улицу и в дорожной пыли устроили дикую радостную пляску, понимая, что войне пришёл конец. А к нам подошёл пожилой мужчина, видимо рабочий, остановил нашу пляску и веселье и сказал:

– Дурни, а вы знаете сколько мирных людей, вроде вас, американцы отправили на тот свет?

Мы стояли смущённые, растерянные и потерянные, а он продолжил:

– Войне конец… Это хорошо, но всему есть цена. Господь американцам это варварство не простит…

Рабочий махнул рукой, пошёл дальше, а кто-то спросил:

– Сколько людей убили-то?

Мы не знали, а потом сообщили, что в самом взрыве погибло и сгорело порядка ста тысяч человек. Людей мирных. А 9 августа американцы повторили свой "подвиг" над японским городом Нагасаки с тем же, примерно, результатом. Родители мои тоже резко осудили действия американцев. В выражениях они не стеснялись. Запомнилось, что тогда сказал отец:

– Сколько мы ни ожидали, сколько ни таскали на себе противогазы, фашисты так и не использовали отравляющие вещества. А американцы, выходит, много раз хуже фашистов.

Всё это глубоко запало в мою душу и сердце, формируя потихоньку моё сознание. И здесь уместно будет припомнить факт, который по-своему воздействовал на сознание.

В начале 1946 года в период школьных каникул я по необходимости и по привычке зашёл в школу. Тогда мы и в каникулы собирались в школе, как в культурном центре. Да и где ещё нам было пообщаться? Стою я с ребятами в коридоре и вдруг вижу мимо меня проходит парень, лет 16–17. Необычный. На нём военная форма, офицерская. Шинель, шапка, синие брюки с красным кантом, а на плечах узенькие курсантские погоны. Он был такой элегантный, уверенный, красивый. Я остолбенел. Ребята отнеслись проще, а кто-то из них назвал его имя и сказал, что он в прошлом году поступил в Киевское артиллерийское подготовительное училище. Пояснил, что туда принимают после 7 класса, учат 3 года, а затем направляют в офицерское училище. О Боже, как я тогда позавидовал этому парню и решил для себя, что я обязательно поступлю в это училище. Даже учиться стал лучше, ибо в моей жизни появилась цель. А потом всё получилось так, что жизнь (или судьба) пошла мне навстречу сама.