Путешествие назад во времени - Юрий Ильин

Период моего пребывания у Байкала запомнился в основном активной общественной деятельностью. Мы, школьники, в пределах Иркутской области старались облегчить, по возможности, излечение раненых. У нас в школе были созданы творческие бригады, которые ездили к раненым, устраивали им концерты (пели, плясали, читали стихи), вообще общались с ними. Мы видели, что им это приятно.

А материально жизнь была очень тяжкой. По карточкам продовольственным можно было выживать, но не жить. Мать вместе с другими женщинами ходила по ближним сёлам, меняла вещи на продукты. В этом случае я оставался дома один с обязанностью присматривать за малышом, которому был годик. Нужно было и по комнате прибраться, и сбегать в магазин за тем и сем. Карточки отоваривали не сразу, а по мере поступления товара, за хлебом надо было бегать каждый день. По карточке моя дневная норма чёрного хлеба (другого не было вообще) была 300 грамм. У мамы – 250. Всё это было, как говорится, на один зуб. Однажды мне показалось, что я недополучаю свои 300 грамм. Я выказал недовольство. Мама предложила мне отделиться. Меня хватило на один день, после чего я позорно попросил восстановить статус-кво. Иногда где-то что-то "выбрасывали" в магазинах из того, чего не было в карточках. Приходилось подолгу стоять в очередях. И опять-таки, удивляло общее спокойствие людей, нет, скорее, не удивляло, а восхищало. Они молча, без раздражения и брани переносили выпавшие на их долю трудности. Делалось всё для фронта и для победы. А работали люди практически по 12 часов.

И не зря И. Сталин после победы благодарил советских людей за героический труд, за то, что они делали для фронта и для победы.

Обратите внимание: до 1965 года у нас не праздновали День Победы, то есть 9 мая не было государственным праздником. И ветеранов войны в современном понимании не было. И льгот им не давали. Вся страна воевала, от мала до велика. А после 1965 года стали отделять в особую категорию фронтовиков, как будто эта каста могла бы победить, если бы за ней не было крепкого тыла. Но получилось так, что бездарные руководители, но очень хитроумные, разделили народ на героев и на… неизвестно что. Этот принцип известный, он идёт издалека, из древнего Рима: разделяй и властвуй. В таких великих делах нельзя кого-то выделять. Представляете: побили мы в 1380 году на Куликовом поле Мамая с разноплемённой ордой и что, надо было участников битвы вписать в особый список? А по победе над Наполеоном? Тоже была отечественная война, но никому на ум прийти не могла возможность как-то выделить участников битв и походов. Выдали солдатам медали, а офицерам ордена и… зажили мирной жизнью. Все на обычных условиях, как и надо.

Нет, я абсолютно уверен, что если в большом, великом даже деле участвуют все, то нельзя кого-то выделять особо. Все воевали. Кто – то в окопах и атаках, а кто – то в тылу делал максимум, чтобы фронтовики получали всё необходимое: оружие, снаряжение, одежду, продовольствие, в том числе водку, и даже подарки из тыла, которые мы, ещё дети, ходили по домам и квартирам и собирали разные предметы у тех, кто дарил их фронтовикам. И тогда немыслимо было, чтобы кто-то мог утаить что-то из собранного. А там было много вещей вязаных, вышитых, выделанных. Помогали мы людям писать фронтовикам письма или поздравления: грамотёнка у старого поколения была не ахти какая. Мы помогали также тем пожилым людям, у которых дети или родственники ушли на фронт, и им некому было помочь (напилить – наколоть дрова, вскопать грядку у дома и тому подобное). В общем, забот и работ хватало всем. И не зря в ряде стран, но не в России, пенсионерам – детям войны установили надбавки к пенсии, как благодарность за те лишения, которые выпали в детстве на их долю. Дело здесь не в материальной стороне, не в скромных общественных подачках, а в том же общественном национальном менталитете. Повторю: воевал весь народ, а фронтовиками назвали далеко не всех; и стали одни героями, а другие как бы людьми второго сорта. И в этом тоже состоял большой шаг к концу КПСС. А о других шагах в этом направлении мы скажем ниже, ибо падение Советского Союза было вызвано совокупностью многих негативных факторов, а затем их число лишь возрастало.

В Слюдянке, в начале 1943 года, нас застала последняя фаза Сталинградской битвы. Эта фаза оказала мощное влияние на морально-психическое состояние советского общества. До этого вопрос о нашей победе оставался как бы подвешенным. Да, мы верили в реальность победы, но оставалось и сомнение: всё-таки немцы заняли, считай, большую часть европейской территории СССР – от Ленинграда, Подмосковья, Воронежа, Сталинграда и Северного Кавказа. Было, конечно, до этого поражение немцев под Москвой, но с того времени прошёл год, и был он, пожалуй, не совсем в нашу пользу. После Сталинграда страна облегчённо вздохнула, и это почувствовали даже дети.

Другое событие того же времени вызвало у народа некоторое удивление при, в общем-то, положительном отношении. Было принято решение о возврате к исторически традиционной форме русской армии и о её некоторой реорганизации. Новая военная форма была в принципе похожа на форму дореволюционной (царской) армии, включая погоны для всех категорий военнослужащих; укреплялось единоначалие во всех звеньях армии и флота; были приняты новые воинские уставы, в которых учитывался опыт текущей войны; было введено звание "офицер" и "генерал".

В нашей семье, как и у других, новая форма и особенно погоны обсуждались весьма оживлённо. Всё-таки было не всем по душе ассоциировать Красную армию с формой тех (белых), с кем она сражалась в годы гражданской войны. Однако, новая – старая, военная форма внешне выглядела привлекательно, да и она всё время оставалась в генах русских людей и была ими охотно принята. И я хорошо помню тот момент, когда я в пятнадцать лет с восторгом одел её на себя. Кстати, переход к новой форме был инициирован лично И. В. Сталиным, который видел в этом шаге восстановление русских воинских традиций, способных поднять дух армии как продолжателей славных дел прошлых поколений. По нашему мнению, И. В. Сталин был в этом абсолютно прав, и он наверняка планировал использовать эту форму в длительной исторической перспективе. Не вышло. Буквально через 15 лет недалекие, новые – старые, руководители нашей страны начали увлечённо уродовать военную форму и в результате "доигрались" до того, что эта форма сейчас не имеет ничего русского, смахивает скорее на форму афро-азиатских развивающихся государств. Руководящим недоумкам трудно понять, что военные должны гордиться своей формой, как и своей военной историей. Посмотрите, как тщательно сохраняют свою стандартную военную форму англосаксы и как они ею гордятся! Форма несомненно должна иметь национальное содержание, которым можно и должны гордиться. Смешно смотреть на офицеров в полу гражданских кофточках и маечках, как и на ядовито-зелёный цвет их формы. У нашей природы другой цвет! Мы не в тропиках живём, потому и военная форма должна быть соответствующей.

Летом 1943 года отца вызвали в Москву, где решались проблемы организации аварийно-спасательных отрядов на водных пространствах освобождаемых советских территорий. Там отец был назначен главным водолазным специалистом в один из отрядов, который должен был заниматься судоподъёмом и расчисткой русла Днепра в районе города Кременчуг.

Современному россиянину трудно представить до какой степени был разрушен этот город. Его центральная часть и строения вдоль набережной Днепра были разрушены полностью. Для жилья пришлось приспосабливать развалины домов. Отец поехал в Кременчуг прямо из Москвы, и там матросы среди развалин расчистили площадку и из подручных кирпичей сложили своего рода однокомнатную лачугу. В углу её поставили печурку, по другим углам сбитые из досок кровати, положили казённые матрацы, спальное бельё и, как говорится… просим пожаловать. В конце осени мы с мамой и маленьким братом так и пожаловали. Первые дни жить в развалинах было как-то жутковато, но зато аварийно-спасательный отряд, где работал отец, был рядом. И всё это было на набережной, куда по выходным стекалось городское население. Там играл флотский духовой оркестр и под его музыку можно было петь и танцевать.

В Кременчуге с конца весны 1944 года по окончании школьных занятий началась моя трудовая деятельность. Не формальная, конечно, ибо было мне всего 11 лет, а добровольная. Деньги можно было получать за разрушение уже разрушенного здания. Большие дома являли собой кирпичные развалины. Наша задача (детей) состояла в том, чтобы собрать, отодрать, отбить, очистить от цемента кирпичи, сложить их в пирамидки и получить на месте по 20 копеек за кирпич. Мы возились с утра до полудня, а потом приходил мастер, считал кирпичи каждого и отсчитывал энные суммы. После этого мы бежали за мороженым, несли деньги родителям и собирались у реки. Нас, конечно, никто не заставлял работать, и не было никакого трудового регламента. Просто было условлено: мы собираем кирпичи, приходит в установленное время мастер и следует расчёт. Не могу сказать, что зарабатывали много, так как добыча кирпича (его отрыв от стены), его очистка было делом непростым, но… всё- таки мы что-то имели и этим особенно гордились.