Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра

— Однажды вечером я был почти совершенно один, печально бродя по меланхоличным улицам огромного парка, который вы видите… Приближался нежный, волнующий момент Ангелуса. Религиозное помазание — утешение и надежда безнадежно несчастных — тонко проникло в уголки моего существа, унося мои мысли к материнскому лону Марии, Любящей Матери грешников и скорбящих… Вы знаете, что момент приветствия Марии верно соблюдается ее легионерами и чествуется искренними проявлениями благодарности в этой Колонии, которая была построена, выросла и принесла превосходные плоды любви и милосердия в величественной тени ее покровительства, используя слова, которые я слышу от моих добрых наставников.

Я сел на траву, готовый тоже уединиться. С сердцем, трепещущим от веры, я ждал торжественного момента молитвы, который вскоре был объявлен сладчайшими мелодиями, разносящимися из Храма в самые отдаленные уголки этого обиталища — отголосками вибраций высших руководителей Колонии в общении с высшими планами — пользуясь выражениями наставников этого дома…

Я молился в тот раз, как никогда прежде не молился. Я умолял любящую Мать нашего Искупителя о помощи и милосердии для моих детей. Я просил ее заступиться перед Иисусом Нашим Господом, чтобы помочь несчастным созданиям, брошенным мной на беспощадные удары adversity. Я назвал Маргариту, мою бедную младшую дочь, брошенную в грязь канав из-за сиротства, вызванного моим самоубийством, и вспомнил Альбино, заключенного в тюрьму в юности, потому что у его отца не хватило достоинства открыть ему честные пути и ориентиры, ведь я, я… который был его отцом, который перед Богом и обществом взял на себя благородную миссию отцовства, обесчестил себя и обесчестил его дурными примерами, которые оставил ему в единственное наследство.

Я просил ее материнского вмешательства в мучительное положение обоих, даже если мои собственные страдания продлятся на неопределенное время. Я предложил ей в качестве гарантии моей признательности за любое благодеяние, которое ее нежное материнское сострадание могло бы им оказать, отказ от них самих, поскольку я хорошо осознавал, что не заслуживаю священной миссии отцовства. Я бы ушел навсегда, если бы это было необходимо… но пусть Маргарита под ее материнским покровительством будет удалена с Набережной Рибейра, а Альбино не будет доведен до отчаяния до самоубийства, и пусть он смирится с тюрьмой, с изгнанием, где позже он сможет реабилитироваться, кто знает?…

Брат Амброзио, ответственный за сбор нас на закате, пришел ко мне весь в слезах. Я снова рассказал ему о своих несчастьях, поведав о мольбах, с которыми только что обратился к Марии. Он поддержал меня нежными словами ободрения, наполнив надеждой мое измученное сердце, и заключил, мягко поддерживая меня на обратном пути в общину:

— Ты должен упорствовать в этих мольбах, дорогой Иероним! Делай это с хорошим настроением и мужеством, по возможности энергично усиливая свои вибрации, чтобы твои просьбы гармонично отозвались в нужный момент в высших астральных сферах, где расцветает, излучая цветы помощи и благословений, любящее милосердие нашей сладчайшей Хранительницы Легиона. Однако я советую тебе молиться вместе с другими, объединяя их в своих мыслях, чтобы твои еще неопытные силы укрепились и возвысились в тепле других, ведь твои нынешние мольбы очень важны и представляют собой настоящее послание, обращенное к Марии… Я расскажу о случившемся нашему доброму советнику.

На следующее утро брат Мигель де Сантарем скромно навестил меня, пригласив принять участие в его частных собраниях с другими единомышленниками, чтобы мы, объединившись по-братски, попросили о милостях, которых я желал в отношении того, что меня больше всего огорчало. Он считал справедливым помочь мне не только потому, что я был учеником интерната, которым они руководили, но прежде всего потому, что помогать страдающему — это долг, который они с радостью исполнят, учитывая справедливость стремлений, которые я питал в отношении моих любимых.

Так и было сделано.

Под густыми деревьями, в уединенном уголке огромного парка, когда мелодии ежедневного приветствия Марии нежными намеками пленяли гармоничную тишину сумерек, брат Сантарем возносил верную мысль и смиренно передавал в прочувствованных молитвах мою просьбу небесной Госпоже. Так я несколько раз позволял своей душе следовать по светящемуся пути, оставляемому добродетельными умами моих добрых советников, и сопровождал, вибрируя от доверия и надежды, выражения, которые они извлекали из глубины своего существа ради меня.

Эти простые и сладостные собрания повторялись очень тайно несколько раз подряд, всегда щедрые и пылкие. Там ежедневно произносились имена моих детей, и для моего сокрушенного духа было утешением слышать, как любящие последователи снисходительного Учителя и Господа — который даже на позорных руках креста стремился возродить грешников, сострадая их великим несчастьям — милосердно упоминали о них. Нежная надежда, смиренное терпение и почтительное смирение посетили глубины моего существа, словно луч солнца, возносящий аллилуйю в тревожной тьме после ночной бури…

Спустя несколько дней я был удивлен, когда меня вызвали в кабинет брата Директора. Я явился встревоженный и взволнованный, так как уже много лет привык находить только неприятности в своих встречах. Однако Директор успокоил меня, показав небольшой свиток пергамента, своего рода "папирус", составленный из лучей света, и сообщил о происходящем:

— Прежде всего, возблагодари Господа, всеблагого и милосердного, дорогой Иероним! Твои послания к Марии имели успех перед вечными и нерушимыми законами!.. Вот ответ нашей любезной Госпожи и хранительницы, которая в честь своего августейшего Сына удовлетворяет твою просьбу… Из Храма, где служат ответственные за нашу Колонию и куда приходят наставления Свыше, наши руководители присылают нам эти инструкции, своего рода программу действий в отношении твоих детей Альбино и Маргариты… Поскольку это одобрено братом Теокрито, мы сможем начать работу уже сегодня…

Ошеломленный неожиданностью новости, я поначалу ничего не ответил, позволив, однако, своей душе выразить в тайне мысли благодарность доброму и милосердному Богу, который так быстро позволил удовлетворить мои самые большие желания на данный момент.

Я взял сверкающий пергамент, несколько раз повертел его в руках, не осмеливаясь развернуть. Сам директор, с присущей ему добротой, пришел мне на помощь, аккуратно развернув его…

В его руках были четыре отдельные страницы, сверкающие отблесками звезд. На них были голубоватые знаки, словно полосы небесного свода служили просветленным из Храма для передачи возвышенных вдохновений, которые они получали с целью помочь страждущим, и переводили приказы, которые Великодушная Госпожа послала для моего высшего спасения.

Они предписывали, чтобы как моя бедная Маргарита, так и Альбино были незамедлительно доставлены на пункт экстренной помощи, поддерживаемый этим Институтом на Земле или в ее окрестностях, для прохождения специального магнетического лечения с целью психического восстановления нервной и ментальной систем, обе из которых были глубоко укоренены в тисках порочной среды, в