Разрушенные - Кристи Бромберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Киваю ему, слова ускользают от меня, потому что он делает то, в чем никогда не был хорош: общается. И слова могут казаться ему маленькими шажками, но они укрепляют основание наших отношений.
Он наклоняется вперед и неожиданно целует меня в губы, прежде чем прошептать:
— Иди сюда. — Он упирается задом о стол, в то же время тянет меня к себе, так что я стою, прижимаясь к нему спиной, его ноги обхватывают мои. Прислоняюсь головой к его груди и чувствую глупое удовлетворение, когда он обнимает меня и крепко держит. Он кладет подбородок мне на плечо. — Спасибо за сегодняшний день. Никто раньше не делал для меня ничего подобного.
Его слова немного удивляют меня, но через минуту я понимаю его линию мышления и должна ее поправить.
— Бэкс, твоя семья, они делают такое постоянно. Ты просто не позволяешь себе увидеть это и принять.
— Да, но они же родственники, они и должны так себя вести. — Он замолкает, и хотя я не вижу его глаз, но чувствую, как работает его ум, и мне интересно, как именно он классифицирует меня. — А ты? Ты мой гребаный клетчатый флаг. — Я наклоняю голову в сторону ровно настолько, чтобы видеть, как на его губах расплывается крохотная улыбка, а на моих загорается полноценная. — Немного трудно привыкнуть к этой идее, когда я никогда не делал подобного раньше. Я должен привыкнуть к тому, что ты рядом со мной и ты мне нужна, и, будь я проклят, если это иногда не отбрасывает меня на несколько шагов назад, потому что эта тема про возможность любить и быть любимым пугает меня до смерти.
Черт возьми! Я снова потрясенно замолкаю от его попытки объяснить беспокойство, которое, уверена, щекочет внешние грани его души. Кладу руки поверх его рук, окружающих меня, и сжимаю их в молчаливом признании прогресса, который он пытается показать.
— Я не собираюсь убегать, Колтон, — говорю я решительным голосом. — Пока нет, но ты действительно причинил мне боль. Знаю, ты проходишь через много всякого дерьма, но черт возьми, если тебе сложно понять, то мне тоже иногда требуется пит-стоп. Я имею в виду, имея дело с тобой, как центром всеобщего внимания, женщинами все еще желающими тебя и ненавидящими меня, возможным… — я не могу закончить мысль, не могу заставить себя произнести слово «ребенок» или избавиться от внезапного едкого вкуса во рту.
— Привет, слон в гребаной посудной лавке. — Он издает громкий вздох, и его челюсть на моем плече напрягается.
Мне не хочется портить момент — разговор по душам нам нужен больше — но так как я неожиданно подняла эту тему, я бы предпочла поговорить о ней и покончить с этим.
— Что происходит с… этим? — я закрываю глаза и стискиваю зубы в ожидании ответа.
— Мне все равно, что она говорит о том, что я якобы сделал или не сделал, чего я не могу вспомнить. Я знаю, что он не мой, Райли.
Легкость и напористость, с которой он произносит слова, вселяют в меня надежду. А затем она сникает. Если он получил результаты, то почему не позвонил мне?
— Ты уже получил результаты анализов? — осторожно спрашиваю я, стараясь скрыть свою настороженность.
— Нет. — Он качает головой, и надежда, которая у меня оставалась, рушится полностью. — Я сдал тест два дня назад. Результаты придут в любой день. Но я знаю… я знаю, что он не мой. — И по его голосу, я не могу сказать, кого он пытается убедить больше: себя или меня.
— Откуда ты знаешь, Колтон, если не помнишь? — говорю я громко, расстроенная и нуждающаяся в том, чтобы это просто закончилось, нуждаясь в большем количестве эмоций от него, чем то, что я получаю. Делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться. — Я имею в виду, даже если бы вы с Тони занимались… — Я останавливаюсь, не в силах закончить мысль, — …она сказала, что ты не пользовался презервативом. — Говоря это, мой голос так тих, и я ненавижу тот факт, что нам даже просто приходится это обсуждать. Ненавижу, что наш момент удовольствия снова разрушен внешним миром и последствиями нашего прошлого.
— Ты единственная, Рай… единственная женщина, с которой я не пользовался презервативом. Мне все равно, если ты думаешь, что я спал с ней, но я знаю, Райли… знаю, что использовал бы презерватив. — Слышу, как он умоляет меня поверить ему. Чтобы я поняла хоть каплю страха, испытываемую им перед перспективой иметь ребенка. Когда я не отвечаю, он отпускает меня и начинает ходить взад и вперед по комнате. Затишье пятиминутной давности сменилось чистым волнением — животному, запертому в клетке, нужно вырваться за ее пределы.
— Он не мой! — говорит он, повышая голос. — Нет ни единого гребаного шанса, что он может быть моим!
— Но что, если есть? — повторяю я, полностью осознавая, какой огонь разжигаю.
— Нет, — кричит он. — Черт! Все, что я знаю, это то, что я ни хрена не знаю! Ненавижу, что пресса следит за тобой и, черт возьми, запугивает. Ненавижу выражение твоего лица сейчас, говорящее, что ты, твою мать, сойдешь с ума, если это будет мой ребенок, даже если скажешь, что нет. Ненавижу долбаную Тони и все, что она представляет. Гребаную ложь, что она, черт побери, извергает о тебе, и на которую, по словам Чейз, я не могу ответить, потому что пресса будет преследовать тебя еще больше. Ненавижу, что я снова причиняю тебе боль… что собираюсь все испортить, потому что мое прошлое такое… — он закрывает глаза и распрямляет плечи, пытаясь обуздать свой гнев.
С этой борьбой я могу справиться. Он выпускает пар, я слушаю, а затем, надеюсь, боль в его глазах и груз на его плечах немного ослабнет, хотя бы ненадолго.
— У тебя и так достаточно забот. Тебе не нужно беспокоиться обо мне. — Говорю я ему, и все же мне нравится тот факт, что он расстроен последствиями, оказывающими на меня влияние.
— Не нужно? — спрашивает он с недоверием. — Это моя гребаная задача — присматривать за тобой, а сейчас я не могу даже этого, потому что все так хреново!
— Колтон…
— Клянусь Богом, я перевернул твою жизнь с ног на голову, а ты больше беспокоишься обо мне и
