Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

— Пожалуй, ты уже слишком большой, чтобы спать со мной в одной кровати.

— Нет, я еще маленький! — крикнул Джек. Как это может быть, еще вчера ему говорили "мал еще", а сегодня — уже "слишком большой"! Так не бывает! Ему захотелось заплакать, но он не заплакал. Мама сразу это поняла.

— Даже не думай плакать, Джек. Ты слишком большой, чтобы плакать. Когда пойдешь в школу для мальчиков, забудь о слезах. Будешь плакать — тебя засмеют.

— Почему я должен идти в эту школу? Почему я должен уехать?

— В создавшихся обстоятельствах так лучше для всех. Просто лучше.

— В каких таких обстоятельствах?

— Просто так будет лучше, понял?

— Ни черта мне не лучше! — закричал Джек; тогда мама обняла его и приласкала. Именно так он засыпал в Европе.

Наверное, ему стоило рассказать маме про миссис Машаду — если бы он это сделал, возможно, Алиса поняла бы, что сын в самом деле "мал еще", что "слишком большой" — это не про него, во всех смыслах слова. Но Джек ей не рассказал. Он заснул у нее на руках, как в старые добрые времена, — точнее, почти. Она как-то не так пахла; Джек узнал этот странный запах — он шел от его ванной, наверное, так пахла миссис Машаду. Снова Джек не понял, нравится ему этот запах или нет. Даже во сне он его чувствовал.

Интересно, сколько времени у него на кровати просидела миссис Оустлер? Джек проснулся и увидел ее, только узнал не сразу, подумал сначала, это святая с витража. Ой-ой-ой, она все-таки пришла за ним! Наверное, так святые женщины и забирают тебя — сначала раздеваются донага, видимо, иначе нельзя.

Лесли Оустлер сидела совершенно обнаженная и массировала Алисе точку между лопатками, ту самую, где у Бориса китайский иероглиф "удача", а у Павла — хирургический инструмент.

Наверное, Джек проснулся на полсекунды раньше мамы, та сказала:

— Лесли, тебе не мешало бы что-нибудь на себя накинуть.

— Алиса, мне приснился плохой сон, — ответила Лесли.

— Лесли, иди к себе, я скоро буду, — сказала мама. Джек проводил миссис Оустлер взглядом; слишком уж она гордится своим телом, решил мальчик. Мама поцеловала его в лоб. Снова этот запах; Джек закрыл глаза и задумался опять, нравится он ему или нет. Мама поцеловала ему веки. Не так-то просто любить этот запах, решил Джек, но потом постановил, что запах ему нравится.

— Прости меня, Джек, — сказала мама. Он не стал открывать глаза, просто слушал, как ее босые ноги шлепают по полу вслед за Лесли Оустлер.

Ну почему Эмма все еще в Калифорнии? Уж она-то поможет ему разобраться во всех этих странных "обстоятельствах", как Алиса обозначала свои отношения с миссис Оустлер.

Поскольку миссис Машаду стала теперь партнером Джека и по борьбе, к нему пришли успехи. Впрочем, к ней тоже. Она оказалась хитрым и умным соперником, даже Ченко оценил ее; к тому же она была вдвое больше Джека, а против такого преимущества никакой прием не помогал. Он все же мог удерживать ее поперечным захватом, но ее стало куда сложнее повалить; пока они боролись стоя, миссис Машаду контролировала ход поединка, а сделать захват за лодыжку Джеку теперь практически не удавалось. Лишь иногда проходил единственный прием — захват руки с броском через ногу, а прижать миссис Машаду к мату удавалось только лицевым захватом. Просто-напросто она была сильнее Джека. Но все равно мальчик ясно понимал — он делает успехи.

Миссис Машаду тоже это понимала и подзадоривала его, как могла. Зарабатывала она ровно вдвое больше очков, чем Джек, — но зато ей приходилось брать тайм-ауты, чтобы отдышаться, а мальчик не уставал совсем.

Ченко все время напоминал ему: борьба — это спорт весовых категорий; Борис и Павел кивали и говорили, что как только Джеку выпадет бороться с мальчиком его роста и веса, он в два счета выйдет победителем. Но такого мальчика не нашлось до самого конца лета.

Эмма вернулась домой, сбросив пять килограммов, но с тем же настроением и с теми же привычками в еде.

— Эти гнойные пидоры попросту морили меня голодом! — не стесняясь, говорила она.

Несмотря на все усилия "пидоров", Эмма до сих пор весила больше миссис Машаду, которая временно уступила ей обязанности няни Джека. Всего на неделю — затем Эмма опять уехала, на этот раз на берег озера Гурон, к отцу. Однако несколько ночей Джек с ней провел, и за это время мог рассказать ей про миссис Машаду. Но он не рассказал — слишком уж большое расстройство вышло, когда он поведал ей про мам. Расстроился Джек, и очень сильно, — а особенно потому, что Эмма нисколечко не удивилась.

— Ну, это я все знаю, я разве только своими глазами не видела, как они лижутся, — с отвращением сказала Эмма. — Ничего удивительного! Еще бы они после этого не отсылали тебя в этот сраный Мэн, а меня в гадкое общежитие!

— Лижутся?

— Не будь тупым, Джек. Они любовницы, понял? Они любят друг друга так, как обычно девочки любят мальчиков, и наоборот.

— Вот оно что.

— Мне насрать, что они там выделывают! — закричала Эмма. — А что меня больше всего бесит, конфетка моя, так это что они не говорят об этом со мной и тобой. Они просто избавляются от нас, вот что!

Джек решил, что тоже имеет полное право взбеситься, раз с ним не говорят. Мало этого — по всему дому раскиданы и расставлены фотографии Эммы и Джека, и на многих дети вместе. Эти фотографии словно говорили — вот, мы все одна семья, это дом Эммы и Джека; а ведь по правде детей в это самое время выгоняли на улицу!

А раз мама не рассказала Джеку про свою любовницу, то с какой же стати ему рассказывать ей про миссис Машаду? Эмме, правда, ему надо было рассказать обязательно — точнее, сделать это пораньше. Но Джек и оглянуться не успел, а она уже укатила на озеро Гурон, и миссис Машаду снова превратилась в его няню и спарринг-партнера.

Глава 15. Друзья на всю жизнь

Если действия миссис Машаду подпадали под статью "надругательство над несовершеннолетними", то почему Джек в те дни совсем не чувствовал себя объектом надругательств? Очень скоро частью его жизни станут отношения, сексуальная природа которых уже не будет для него секретом; но лишь тогда он сообразит, что с миссис Машаду занимался тем же, чем теперь со своими подружками. А покамест Джеку не с чем было сравнивать свой новый опыт, он не в силах был осознать, какое кощунство вся миссис Машаду и ее поведение по отношению к нему.

Иногда она причиняла Джеку настоящую физическую боль, правда, всегда ненамеренно. Более того, она казалась мальчику мерзкой, отвратительной — но очень часто, порой одновременно с этим, Джек испытывал необыкновенную к ней тягу. Еще ему постоянно было страшно, что объяснялось просто — Джек не понимал, что, зачем и почему она делает с ним, чего хочет от него и как он должен это исполнять.

Но в одном Джек не сомневался — он очень дорог миссис Машаду. Эту истину не поколебали никакие позднейшие размышления и переосмысления; он ясно помнил — глубоко в душе миссис Машаду восхищалась им, обожала его. Более того, Джек чувствовал, что по-настоящему любим — и это в тот момент, когда родная мать готовилась отослать его прочь в далекий штат Мэн!

Любопытно, впрочем, из-за чего миссис Машаду единственный раз разозлилась на Джека — из-за вопроса про ее детей. Он-то думал, они просто выросли и уехали, но для миссис Машаду тема оказалась чрезвычайно болезненной.

Она сказала Джеку, что больше всего в жизни хочет одного — чтобы мистер Пенис никогда не попал в плохие руки. Но чьи же это плохие руки, своевольных девиц и жадных до денег женщин?

Много лет спустя, уже взрослым, Джек впервые попал на прием к психиатру, и тот все объяснил ему: женщины, склонные к сексуальному и иному насилию над детьми, часто искренне верят, что заботятся о них и оберегают их от беды. То, что мы с вами полагаем надругательством и насилием, для них — форма реализации материнского инстинкта (одна девушка, с которой Джеку предстояло познакомиться позже, сказала бы, услышав такое: "Это не странно, это страшно").

Джек заметил другое — как в одну ночь превратился из мальчика, который ничего не может от мамы утаить, в мальчика, у которого одно-единственное желание: утаить от мамы как можно больше. Чем полнее он отдавался сексу с миссис Машаду, тем сильнее крепла его убежденность, что он никогда и ни за что не расскажет о ней маме — может быть, кому-то другому при случае и расскажет, но маме никогда и ни за что.

Алиса, впрочем, тоже весьма глубоко погрузилась в отношения с миссис Оустлер (убивая одним махом двух зайцев, то есть заодно успешно дистанцируя себя от Джека), так что мальчику не составило бы труда утаить от нее все, что угодно. Тот факт, что миссис Машаду как-то уж слишком тщательно заботится о стирке, собирая простыни, полотенца и белье не только одного Джека, но равно Алисины вещи и вещи миссис Оустлер, совершенно ускользнул от внимания хозяйки дома и ее любовницы. Если бы миссис Машаду вдруг от Джека забеременела (при допущении, что такое могло случиться), можно поклясться, что миссис Оустлер и Алиса не заметили бы и этого!