В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь - Николай Александрович Лейкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При входе супругов Ивановых в сопровождении Нюренберга голова турка из-за прилавка начала кланяться, причем ко лбу прикладывалась ладонь руки.
Видя такую непривычную обстановку, Глафира Семеновна говорила:
– Николай, я, ей-ей, боюсь… Смотри, как на меня подозрительно все смотрят.
– Да что ты, душенька! Где же подозрительность-то! Напротив, я вижу самые добродушные лица, – отвечал муж.
Нюренберг суетился и предлагал супругам усесться на диван за один из столиков.
– А то так можно на галерее поместиться. Здесь есть сзади этого комната маленького галерее, выходящего на двор, а на дворе маленького садик и фонтан, – говорил он.
– Нет, уж лучше здесь сядем и будем в самом центре турецкого ресторана, – отвечал Николай Иванович. – Садись, Глаша, – обратился он к жене и сел.
Та все еще не решалась занять место и спросила Нюренберга:
– Послушайте, Афанасий Иванович, может быть, сюда дамы вовсе и не ходят?
– Турецкого дамы – нет, не ходят. А каждого американского леди, каждая английского мисс, которого приезжают в Стамбул, всегда бывают, – отвечал проводник и захлопал в ладоши.
Из-за прилавка вылез усатый турок и, прикладывая ладонь к феске и к груди и кланяясь, подошел к супругам. Нюренберг заговорил с ним по-турецки.
– Афанасий Иваныч, вы карту кушаний у него потребуйте, и по карте я выберу себе что-нибудь самое распротурецкое, – сказал проводнику Николай Иванович.
– Карты здесь нет, а вот господин кабакджи[62] предлагает самого лучшего пилав из курицы и долмас из баранины.
– Для меня ничего, кроме бифштекса, – заявила Глафира Семеновна. – Но, пожалуйста, скажите хозяину, чтобы не из лошадиного мяса. Мы вдвое заплатим, а только чтобы была бычья говядина.
– Я уже спрашивал, мадам. Бифштексов у него повар не делает, а если вы желаете, то вам приготовят самого лучшего кусок филе на вертеле.
– Из бычьей говядины? – переспросила Глафира Семеновна.
– Да, да. Из бычьего говядина. А про лошадиного мяса бросьте вы, мадам, и думать. Нет здесь такого говядина.
– Как же в Петербурге у нас все рассказывают, что мусульмане просто обожают лошадиное мясо.
– Только не в Константинополе. Вам, эфендим, пилав из курицы? – обратился Нюренберг к Николаю Ивановичу.
– Вали пилав! Пилав так пилав. А нет ли еще чего- нибудь потуречистее, чтобы было самое распротурецкое?
– Долмас.
– А что это за долмас такой?
– Жареного рис и бараньего мясо в виноградного листьях.
– Так это разве турецкое блюдо? Мы его у братьев- славян едали. А ты выбери что-нибудь из турецкого-то турецкое.
Нюренберг опять начал с кабакджи переговоры на турецком языке и наконец объявил, что есть гусиная печенка с луком и чесноком.
– Ну, жарь гусиную печенку с луком и чесноком.
– Баклажаны и маленького тыквы можно сделать с рисом и бараньим фаршем.
– Опять с рисом? Да что это вам этот рис дался!
– Самого любимого турецкого кушанья – рис.
– Николай! Да куда ты столько всяких разных разностей заказываешь! Заказал два блюда – и довольно, – останавливала мужа Глафира Семеновна.
– Матушка моя, ведь это я не для еды, а для пробы. Ну хорошо. Ну, довольно два блюда – пилав и печенка. А что же сладкое? Надо и турецкое сладкое попробовать. Советую и тебе что-нибудь заказать для себя. К сладкому уж никоим образом лошадятины тебе не подмешают, – сказал Николай Иванович жене.
– Пусть подаст мороженого, только не сливочного, а то я знаю, какие здесь могут быть сливки!
– Мороженого, мадам, здесь нет, – отвечал Нюренберг. – Мороженого мы в кафе у кафеджи получим. Самого лучшего мороженого. А вот у него есть хорошего нурт.
– Это еще что за нурт такой?
– А это кислого молоко с сахаром, с вареньем, с корица, гвоздика и…
– Довольно, довольно! – перебила Нюренберга Глафира Семеновна. – За молоко спасибо. Знаю я, чье здесь молоко подают. Ведь это то молоко, из которого кумыс делают.
– О, мадам! Зачем такого подозрительного?..
– Ну, так вот… Муж, что заказал себе, того ему и пусть подадут, а мне филе на вертеле. Да пожалуйста, чтобы с соленым огурцом.
– Кабакджи говорит, что есть цветного капуста.
– Ну, с цветной капустой…
Нюренберг стал по-турецки передавать хозяину ресторана заказ супругов, подошел к его прилавку и что-то выпил из налитой ему рюмки.
Старик турок с большой седой бородой и черными бровями дугой, обглодав окончательно остов курицы, кинул его на улицу сидевшим на пороге ресторана собакам и, держа свои сальные руки растопыренными, направился мыть их к находящемуся у стены фонтанчику-умывальнику.
Пилав с серной кислотой
Начали подавать на стол. Турчонок-подросток, с почерневшей уже усами верхней губой, в неизбежной феске и пестром переднике до полу, напоминающем наши малороссийские плахты[63], подал прежде всего судок с перцем, солью, уксусом и горчицей и поставил его на непокрытый мраморный стол. Затем перед Глафирой Семеновной была поставлена глубокая тарелка с накрошенными на мелкие кусочки мясом, изжаренным на вертеле. Половину тарелки занимали кусочки сочного мяса с вытекающим из них розовым соком, а другую половину неизбежный во всех турецких блюдах рис с луком.
– Постой, постой, – остановил турчонка Николай Иванович. – Ты прежде стол-то скатертью накрой, а потом подавай, – старался он объяснить таращившему на него глаза турчонку жестами насчет скатерти. – Скатерть… Покрыть…
– Здесь, эфендим, скатерти не полагается, – с улыбкой отвечал Нюренберг, сновавший около стола и что-то прожевывающий.
– Как не полагается? Отчего?
– Ни в одного турецкого ресторан не полагается ни скатерть, ни салфетка… Видите, все без скатерти кушают. Такой уж обычай.
Глафира Семеновна брезгливо глядела в тарелку и говорила:
– Зачем же они нарезали говядину-то? Что это? Словно кошке… И рису наложили. Я рису вовсе не просила.
– Мадам, надо знать турецкого порядки… – наклонился к ней проводник. – Если вам они не нарезали бы мясо, то как же вы его кушать станете? В турецкого ресторане ни вилка, ни ножик не подают.
– Еще того лучше! Чем же мы есть-то будем?
– С ложкой… Вот хорошего настоящего серебряного ложка. Здесь все так.
– Дикий обычай, странный. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Будем есть ложками, Глафира Семеновна, – сказал Николай
