Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина - Анджей Анджеевич Иконников-Галицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эстетика фабричного дыма
Промышленно-техническая архитектура дореволюционной эпохи
Вторая половина XIX века была временем стремительного развития капитализма в России. Начало века XX открыло аграрной стране двери в индустриальную эпоху.
Предприятия растут как грибы; новые появляются, старые расширяются. На месте деревень вздымают трубы и крыши крупные города. Окраины столиц превращаются в дымное царство краснокирпичных цехов, гудящих машин, хмурого рабочего люда. Железные дороги пронзают болотистые лесные дебри, разбегаются по степям, опоясывают суровые горы. Людские потоки устремляются в города. Разворачивается неслыханное по масштабам промышленное строительство. Здания заводов и фабрик, складов и ангаров; сооружения новой городской инфраструктуры: водонапорные башни, электроподстанции, котельные; транспортные объекты: мосты, тоннели, станционные здания… Новый строительный мир, требующий новых инженерных и архитектурных решений.
Промышленно-техническая архитектура XIX – начала XX века практична, функциональна, изобретательна, скупа и даже в чем-то жестока – железный век как-никак. И в то же время в ней затаена мечта о новом идеале красоты. В ней есть скрытый романтизм и бодрый жизнеутверждающий пафос.
До недавнего времени промышленно-технические постройки той эпохи не воспринимались как памятники архитектуры. Многое поэтому было утрачено, безжалостно снесено. Но среди того, что осталось, есть чудеса, шедевры и прорывы в будущее.
Пожарные каланчи Петербурга
Равнинные города России нуждаются в вертикалях, доминантах, разрывающих плоскость, преодолевающих горизонталь – скуку обыденной жизни. Колокольня при церкви и пожарная каланча – символы небесного порыва и земной тревоги – формируют облик многих русских городов. Панорамы Ярославля и Рыбинска, Костромы и Тутаева, Майкопа, Омска, Иркутска немыслимы без этих сугубо практических и в то же время романтично-возвышенных сооружений.
Строили их вплоть до 1930-х годов – до поры всеобщей телефонизации и высотного строительства. Когда-то на площадках каланчей дежурили дозорные. Заприметив дым и пламя, они вывешивали на каланче сигнальные шары или фонари, указывавшие, в какой части города горит. По этому сигналу под звон колокола мчались к месту бедствия пожарные конные упряжки, а позднее – автомобили. Потом потребность в каланчах отпала, их стали сносить. Те, которые уцелели, драгоценны как памятники старины.
Больше всего их сохранилось в Петербурге.
Самая высокая – каланча Спасской полицейской части (в Петербурге XIX века пожарные команды располагались при полицейских частях). Она возносится над углом Садовой и Большой Подьяческой улиц на высоту 46 метров. Между прочим, именно сюда, в здание полицейской части, что под каланчой, пришел Раскольников сознаваться в убийстве старухи-процентщицы и Лизаветы. Этот район был самым беспокойным, самым криминальным в имперской столице, и притом весьма обширным. Высокая каланча, с которой и сейчас отлично видны дальние крыши и дворы, стала одним из немногочисленных архитектурных украшений и главной доминантой Спасской части Петербурга. Она живописно смотрится в перспективе Большой Подьяческой улицы со стороны Фонтанки, перекликаясь с золотым куполом Исаакия, плывущим над крышами темных домов.
Пожарная каланча Спасской части
Каланча Охтинской части – миниатюрна, стройна, выглядит игрушкой над широкой гладью невской воды. Охта вплоть до Великой Отечественной войны была тихим, почти сельским пригородом Петербурга, застроенным в основном маленькими деревянными домишками. Поэтому высота охтинской каланчи невелика. Площадка с распростертой над ней конической крышей выглядит как широкополая шляпа деревенской модницы или колпак доброго волшебника из детской сказки.
Совсем другое дело – каланча Коломенской части возле Калинкина моста. Строил ее в 1840-х годах архитектор Рудольф Желязевич, более всего известный станционными постройками Николаевской (Московско-Петербургской) железной дороги. Зданию весьма прозаическому он постарался придать романтический облик, отдаленно напоминающий раннеренессансные постройки Италии: этакий казарменный вариант палаццо Синьории во Флоренции. Мрачноватое краснокирпичное здание полицейской части неуклюже громоздится над Фонтанкой, а из него к небу вздымается квадратная в сечении вышка, похожая на точильный брусок.
Оригинально в архитектурном отношении здание Гаванского пожарного резерва на Малом проспекте Васильевского острова. Построено оно в 1906–1907 годах архитектором Федором Корзухиным. Художественные приемы модерна дополнены легкой стилизацией в неороманском духе. Самая примечательная часть здания – невысокая башенка с пирамидальной крышей, заменившая ненужную вышку. Постройка – мягкая, обаятельная, напоминающая уютную английскую усадьбу, а вовсе не прибежище огнеборцев – весьма необычно смотрится сейчас в окружении хрущевских пятиэтажек.
Невская бумагопрядильная мануфактура
Целый город из кирпича и стекла высится над невским берегом неподалеку от Смольного. Темное, мрачноватое, простое и величественное здание. Оно производит впечатление монолита, скалы. Трубы вздымаются над ним как зенитные орудия или как триумфальные колонны. Дым, расширяясь, уходит к небу из их вулканических жерл. Что это? Дворец многоглавого Змея Горыныча? Невиданной мощи дредноут, спускаемый по Неве к морю? Это самое впечатляющее промышленное сооружение дореволюционного Петербурга – Невская бумагопрядильная мануфактура.
Невская мануфактура. 1910
Фабрика известного богача и банкира Людвига Штиглица была основана в 1833 году и названа Невской, чтобы не путать с другими предприятиями Петербурга и Нарвы, принадлежащими ему же. Комплекс фабричных зданий рос и за полвека охватил территорию целого квартала. Промышленные постройки резко контрастировали со всем обликом этой части Петербурга. Район Смольного был тогда внутренней окраиной столичного города, местом тихим, неярким. Здесь было много заведений для юных и старых, сирых и убогих: Смольный и Мариинский институты благородных девиц, Училище мещанских девиц, Вдовий дом, богадельни, госпитали, приюты. В этот негромкий, боязливый мир ворвался промышленный гигант, гремящий и дымящий своими многоэтажными корпусами.
Большеохтинский мост и Невская мануфактура
После смерти Людвига Штиглица Невская мануфактура перешла к его сыну Александру, потом к приемной дочери последнего Надежде Половцевой. При ней комплекс зданий Невской бумагопрядильни сложился окончательно.
Его корпуса образуют в плане незамкнутый четырехугольник. Самое могучее из зданий – корпус Второй прядильной фабрики – обращен фасадом к Неве. Он был построен в 1890-х годах по проекту архитектора Людвига Петерсона, много работавшего по заказам Половцевой.
Нужно обойти это здание со всех сторон, увидеть его с Большеохтинского моста, с противоположного невского берега, с Малой Охты, чтобы понять и оценить его в полной мере. Широко развернутые фасады – в пять высоких этажей – кажутся плоскими; ряды одинаковых окон напоминают шеренги солдат. Чуть-чуть намеченный выступ посередине невского фасада увенчан фигурными кирпичными завершениями (несколько попорченными, правда, надстройками советского времени). При рассмотрении вблизи, однако, оказывается, что поверхности стен живут своей жизнью: кирпичный рельеф бежит под
